Познание основ православной веры

однажды, в ту пору, когда я служил еще в Донском монастыре, ко мне подошел наш прихожанин по имени Николай и сказал:

– Теперь я понял: самые лучшие, самые великие, самые терпеливые и прекрасные люди на свете – это священники!

Я удивился и спросил, почему он вдруг так решил?

Николай ответил:

– У меня живет кот. Очень хороший, умный, замечательный, красивый. Но есть у него одна странность: когда мы с женой уходим на работу, он забирается в нашу постель и, простите, гадит в нее. Мы всячески пытались его отучить – упрашивали, наказывали, все бесполезно. Как-то мы соорудили даже целую баррикаду. Но когда я вернулся домой, то увидел, что баррикада раскидана, а кот снова пробрался в постель и сделал там свое грязное дело. Я до того разозлился, что схватил его и просто избил! Кот так обиделся, что залез под стул, сел там и заплакал. По-настоящему, я впервые такое видел, у него слезы катились из глаз. В это время пришла жена, увидела все и набросилась на меня: «Как тебе не стыдно? А еще православный! Не буду с тобой даже разговаривать, пока не покаешься у священника за свой зверский, гадкий, нехристианский поступок!» Мне ничего не оставалось делать, да и совесть обличала, – наутро я пришел в монастырь на исповедь. Исповедовал игумен Глеб. Я отстоял очередь и все ему рассказал.

Отец Глеб, игумен из Троице-Сергиевой лавры, служил тогда временно в Донском монастыре и был очень добрым, средних лет священником. Обычно он стоял на исповеди, облокотившись на аналой, и, подперев бороду кулачком, выслушивал грехи прихожан. Николай очень подробно и чистосердечно поведал ему всю свою печальную историю. Он старался ничего не утаить, поэтому говорил долго. А когда закончил, отец Глеб помолчал немного и, вздохнув, проговорил:

– Н-да… Нехорошо, конечно, получилось!.. Вот только я не понял: этот копт, он что, в университете учится? Там что, общежития у них нет?

– Какой «копт»? – переспросил Николай.

– Ну тот, который у вас живет, про которого ты сейчас все это рассказал.

«И тут до меня дошло, – завершил свою историю Николай, – что отец Глеб, который был слегка туговат на ухо, десять минут смиренно выслушивал мой бред про копта, который зачем-то живет у нас в квартире и гадит в нашу кровать, которого я зверски избил, а он залез под стул, сидел там и плакал… И тогда я понял, что самые прекрасные и непостижимые, самые терпеливые и великие люди на свете – это наши священники».

Метод, часто практикуемый, становится рутиной.

Всякое слово, поучение имеет смысл и цену только тогда, когда идет от собственного духовного опыта, знания. Всякое слово, сказанное только устами, мертво и ложно, и всегда слушающие безошибочно это различают.

«Пастырские» тексты (выписываю для руководства): «Мы были тихи среди вас, подобно как кормилица неж но обходится с детьми своими» (1 Фесс. 2).

«Для всех я сделался всем, чтобы спасти некоторых» (1 Кор. 9).

Надо учить людей исповедоваться. Как часто вместо исповеди слышишь совершенно житейские разговоры, хвастанье собой, цитирование хороших отзывов о себе, жалобы на близких и на трудности жизни. Отчасти это от незнания, от отсутствия церковной культуры, отчасти — от греховной запутанности, слабости, когда человек не умеет и не пытается увидеть себя, когда у него нет ни навы ка, ни желания разобраться в своей душе, нет отвращения к греху, нет стремления к свету и жажды очищения.

Стараться, чтобы все приходящие к исповеди вынесли из каждого говения хоть одну добрую привычку — напри мер, обязательную двукратную молитву, среди дня, неосуждение и т. д.; настойчиво прививать, проверять — потом само делается необходимостью.

Бывает, что, готовясь к исповеди, говеющий временами испытывает страх греха, искреннее покаяние до слез и, придя к священнику, не чувствует ничего, не имеет страха и сокрушения. Нельзя ли раздвинуть пределы таинства? Нельзя ли считать, что таинство покаяния включает в себя все говение, молитвы, покаянные чувства, а что момент самой исповеди — только заключительный, хотя и важнейший момент?

Всякий священник должен быть хорошо осведомлен в области нервных и психических болезней — это совершенно необходимо в практике духовничества.

Обычный случай, когда исповедующийся, а с ним и духовник принимают явление чисто нервного порядка за переживания религиозные или когда священник не умеет определить истерическую подкладку многих явлений и тем только ухудшает положение. А часто и обратное — за нервную болезнь принимается тяжелое состояние души, отягощенной грехом, запутанной и омраченной неразрешенными конфликтами. Известны случаи, когда одна исповедь бесследно излечивала застарелые и тяжелые, будто бы нервные заболевания, против которых бессильны были все медицинские средства.

Человек, часто исповедующийся, не имеющий залежей греха в душе, не может не быть здоров. Исповедь — благодатный разряд души. В этом смысле громадное значение исповеди и вообще всей жизни в связи с благодатной помощью Церкви.

Первая, слишком ранняя исповедь (есть дети в шесть лет — совершенные младенцы) не нарушает ли простоту, цельность, непосредственность искусственно пробуждае мым самоанализом? Для некоторых детей, особенно «детских», я бы переносил ее на год, два позже.

Сегодня дети (10—12 лет) спросили меня (очевидно, после большого спора между собой), что такое аскетизм, Я ответил —• «система упражнений, приводящих тело в подчинение духу». «А какие самые первые упражнения?» 1) дыхание носом — 2) еда не досыта (не брать второй раз) — не валяться в постели.

Это может быть темой для большой самостоятельной беседы с детьми.

Мы, допуская частую исповедь и причащение, иногда забываем спасительную силу продолжительности говения, которое возможно только в Великом посту,— частые и особенные службы. Тогда в течение недели человек имеет живой и убедительный опыт борьбы с грехом, радость победы над ним, видит результаты своей молитвы.

Безвыходность положения многих кающихся, ка жущаяся безнадежность их положения («все равно вернусь к тому же, нет сил бороться с грехом») в том, что люди эти стоят вне Церкви. Спасение их в том, чтобы войти в Церковь, в общение любви с братьями. В нашей церковной практике утрачивается соборный характер наших таинств, в том числе и таинства покаяния.

Замечаю часто в исповедующихся желание безболезнен но для себя пройти через исповедь: или отделываются общими фразами, или говорят о мелочах, умалчивая о том, что действительно должно бы тяготить совесть. Тут есть и ложный стыд перед духовником, и вообще нерешитель ность, как перед каждым важным действием, и особенно — малодушный страх всерьез начать ворошить свою жизнь, полную мелких и привычных слабостей. Настоящая же исповедь, как благое потрясение души, страшит своей ре шительностью, необходимостью что-то переменить, да даже просто хоть задуматься над собой. Здесь священник должен проявить решительность, не бояться разрушить эту успокоенность и пытаться вызвать чувство настоящего покая ния.

Мнительным людям, подозрительным ко всякому движению своей души, истязающим себя и своего духовника непрестанным копанием в своей душе, приходящим в конце концов к полной путанице,— им нужно запретить самоанализ и детальное испытание своей совести и перевести их на простую, но питательную диету: молитва и добрые дела. В этих двух упражнениях упрощается душа и развивается чувство Истины; после чего можно опять вернуться к испытанию себя.

Для нераскаянных, окаменелых, думаю, нужна бы публичная исповедь перед всей церковью, как в древней церкви.

В практике нашего пастырства мало разработан вопрос о том, как вести духовнику нервнобольных, истеричных, людей с ненормальной психикой. По моим наблюде ниям, молитвенное напряжение и подвиги поста часто еще больше усиливают их внутренний хаос и не только не выправляют их, но причиняют явный вред. Тут нужны свои приемы, может быть, иногда прямо противоположные тем, которые применимы к людям нормальным.

Человек часто не знает, как приступить к исповеди. На до помочь ему, разбудить в нем покаянное чувство, задать наводящие вопросы — была ли за этот период какая-либо духовная жизнь (борьба с грехом, молитва, самопринуждение, усилия стать лучше), успел ли в чем-нибудь, не двинулся ли назад? Какой грех считает самым тяжким? Какую добродетель самой важной?

Необходимо советовать возможно частое прибегание к таинству Причастия. Урок, получаемый раз в год, ничему не научит.

Во время исповеди очень многие, если не все, больше всего нуждаются, чтобы священник помолился с ними. Этой совместной молитвой смягчается сердце, обостряется покаяние, утончается духовное зрение.

Уроки истекшего поста:

Как бы ни был утомлен, прояви максимальную вни мательность, не торопись.

Лучше всем оказывать полную любовь, снисхождение, сочувствие, никого не отпугивать строгостью.

Если даже неправильно ведут исповедь (тщеславятся, перечисляют свои добродетели, рассказывают подробно свои жизненные обстоятельства) — не будь резок, не останавливай — многие несчастные для того и приходят, чтобы поплакаться о своей тяжелой жизни.

Внятно читать исповедующемуся молитву перед испо ведью: «...Коснись сердца его, отверзи очи его сердечные, даждь ему, Господи, зрети его прегрешения, пошли скорбь о грехах его, дух сокрушения сердечного и покаяние, да очис тится, освятится...» и т. д. Часто у равнодушных после мо литвы пробуждается чувство покаяния.

Главное — добиться искреннего покаяния, если мож но — слез, при которых не нужны подробности, но для появления которых часто нужен подробный и конкретный рассказ.

Давать епитимий всем. Епитимия — это памятка, урок, упражнение; она приучает к духовному подвигу, рождает вкус к нему; необходимо ее ограничивать точным сроком, например, прочесть 40 акафистов и т. п. (рассказ X , как ему не хотелось бросать ежедневное чтение акафиста, когда срок прошел). Возможные виды епитимий — по клоны, молитва Иисусова, вставание на полунощницу, чтение, пост, милостыня — кому что нужнее.

Нормальный порядок исповеди:

Молитва и краткий совет, как исповедоваться.

Дать выговориться, не перебивая, только помогая, если молчит.

Молитва о ниспослании сердечного сокрушения кающе муся и прощении ему грехов.

Советы.

Разрешение.

Нельзя врачевать чужие души («помогать людям»), не излечив себя, приводить в порядок чужое душевное хозяйство с хаосом в собственной душе, нести мир другим, не имея его в себе.

Наша помощь людям заключается часто не в системе обдуманных действий на их душу, а в невидимом и неведо мом для нас действии наших духовных даров на них. Когда Антоний Великий спросил своего молчаливого посетителя: «Почему ты ничего меня не спросишь?», тот сказал: «Мне достаточно смотреть на себя, святой отец».

Как много значит костюм. С одеждой, формой связан целый комплекс чувств, понятий, душевных движений. В частности, священник не должен, я чувствую, надевать штатское. Снимая свою одежду, он неизбежно приобретает «несвященническое» самочувствие, в какой-то степени изменяет своему священству.

Всякий человек-христианин, а особенно священник, должен быть всегда готов отказаться для Бога от всего, когда Бог этого потребует.

Не надо колебаться посещать самые даже сомнительные в церковном смысле семьи. По опыту знаю — будут рады,

всюду принимают с большой радостью, не отпускают, благодарят.

Советы о. Сергия Булгакова (идет от о. И. Кронштадт ского).

Не привыкать служить, даже требы — всегда с благого вением.

Тщательно готовиться к литургии (можно разделять на весь день).

Не поднимать глаз во время службы.

Не актерствовать.

Не закрывать дверей приходящим, кто бы ни был.

Не отказываться от денег (гордость).

Исповедовать каждого приходящего так, как будто это его последняя, предсмертная исповедь.

Выслушивает священник раздирательные исповеди, и выслушивает с полным участием, и вместе с тем он не уста ет, не чувствует себя сломленным этой лавиной че ловеческого греха и скорби, которая на него обрушивает ся,— потому что он принимает ее (силой благодати священства) не на свое сердце. Так надо и жить.

Нам нужно, кроме приходов и общей церковной жизни, то, что в Древней Руси называлось «малой церковью» — т. е. такие сгустки церковной теплоты, малые церкви отдельных семей, где осуществлялось бы общение людей, невозможное в больших, пестрых по составу и текучих приходах. Обязанность священника руководить такими группами, цели которых могут быть разными — изуче ние Евангелия или церковных служб, обслуживание больных и бедных. Но главное, даже не эти задачи, а общение людей друг с другом. Трудно даже представить себе, сколько одиноких и дичающих в этом одиночестве людей живет среди нас.

Добавлено (21.02.2011, 19:32)
---------------------------------------------
Когда я обдумываю, что сказать, почти всегда у меня начинается настоящий процесс богословского и словесного творчества, и сама проповедь, таким образом, становится репродукцией. Значит, надо этот первый процесс совершать вслух, при людях. Но для этого два условия — наполненное сердце и полная простота.

Чтобы говорить не приготовившись, надо иметь в голове точную тему, расчлененную на главные мысли. Но главное творчество должно происходить во время проповеди; иначе перегораешь готовясь и слушающим преподносишь только холодный пепел.

Надо как-нибудь в проповеди или общей беседе разобрать типичные «претыкания», «домашние ереси», которыми заражено большинство приходящих на исповедь. Вот некоторые, наиболее распространенные: Бога не надо бояться, примат морали; святые — эгоисты; отрицание постов; отрицание Ветхого завета; превосходство домашней молитвы.

Члены Christian Science укоряют нас, православных, в маловерии и неумении силой духа преодолевать свои болезни. Их аргумент — что Христос освободил нас от рабства плоти (Рим. гл. 8).

Что сказать на это?

— Дар исцеления у христиан не есть дар всемогущест ва и божественной власти над природой...

Ведь и сами апостолы болели, многие праведники (св. Амвросий) до конца своих дней страдали неисцеляемыми болезнями.

Объясняется это тем, что пока мы живем в этом «теле смерти», то несем и все последствия этого — до восстановления всеобщего — «всегда носим в теле мертвость Господа Иисуса» (2 Кор. 4, 10).

План беседы о страдании (записано карандашом незадолго до смерти).

1. Факт безвинных страданий праведников.

2. Евангельские тексты: «узкий путь», «многими скор-бями..,», «в мире скорбны будете».

3. Виды страданий:

а) От грехов — «скорбь и теснота всякому человеку, творящему злое».

б) Отвержение себя — крест.

в) Несоответствие с миром.

4. Участие в страданиях Христа.

5. Созидание тела Христова в мире — приятием Хри ста, преображением себя.

Для погребального слова — мысль о хрупкости всего высокого и о прочности всего грубого и земного и о воскресении, как о финале этой трагедии.

Тема для погребения — наше обычное чувство единственности этого мира есть полное н.еверие в «Царство Небесное». Отсюда — скорбь по умершим, которая в основе своей — язычество и безбожие. Необходимо перейти к хри стианскому ощущению реальности Царства Небесного.

Мысли для надгробного слова:

Понятны наши страдания, душевная боль, слезы: ведь мы так связаны с близкими или ушедшими — их тело, наше тело; и вот эта плоть разлагается, умирает, обращается в землю. И душой нашей с ними — мы одно существо; и вот часть этого существа уходит. Как же не страдать нам и душою, и телом?

Но отсюда и другой выход: душа, оставившая свое тело, находится в смутном, смятенном, скорбном состоянии, как бы праведна она ни была при жизни. Самое отделение от тела есть болезненный процесс. С другой стороны, у умерших — непосредственное ощущение и видение духовных сущностей, нападение демонов и т. д. Наше горе, смущение, слезы, а иногда и отчаяние усугубляют смущение души — ведь она еще очень близка к нам, она — одно существо с нами, и если при жизни, закрытая телом, она не всегда чувствовала душевное состояние близких, то сейчас она особенно беззащитна-против нашего отчаяния, усиливающего ее смущение. Вот почему наш долг перед почившими — оказать им помощь приведением себя в состояние молитвы — гармонического светлого вибрирования, которое распространяется и на них.

Всякая смерть — урок для нас, оставшихся, она чудо, как и чудо рождения: «как предахомся тлению»; она— напоминание о нашей близкой смерти, и в построении плана нашей жизни надо ориентироваться и на смерть — « respice Sinem ».

С родными умерших говорить о Воскресении Христа, советовать читать Евангелие о Воскресении, о мытарствах, о трагическом положении души умершего. О необходимости молитвы и для них, родных, молитвы об умершем — это отвлекает от скорби эгоистической, о теле умершего (этот вопрос смущает многих).

По окончании панихиды некоторое время помолиться про себя об укреплении, утешении, даровании сил «предстоящим и молящимся».

Тема проповеди на Рождество — радость веры, и чудо, и радость созерцания чуда в противоположность кошмару и тяжести признания незыблемости законов природы.

Тема для водосвятного молебна — близость Бога, Духа Святого и Его благодатных действий — не только в молитве, но во всякой нашей чистой, бескорыстной радости, даже в материи мира сего -— в хлебе, елее и чистейшей из стихий — воде. Освящение домов, предметов и т. д. не есть колдовство, магия, т. к. православие есть религия абсолютной свободы, и здесь благодать Божия, нисходящая на дом, ожидает встречного движения нашего сердца; вот почему мы могли слышать в молитвах и призыв к покаянию. Обращение к Богу и совместные молитвы — лучшее средство разрешения всех вопросов и затруднений.

Второй раз я совершал присоединение к православию. Вот что надо заметить на будущее:

1) Заранее дать присоединяемому выписку того, что он будет говорить, разобравши с ним и объяснивши все пункты.

2) Надо, чтобы он выучил хоть Символ Веры, знал чин литургии, молитвы утренние и вечерние.

3) Исповедь за всю жизнь с детства.

4) Обставить это как религиозное торжество, особенно если это кто из молодежи: дважды я упустил этот пре красный случай. Чин очень внушительный, и многим полезно его выслушать и возобновить в своей памяти и сердце.

Символика брака как тема для проповеди при венчании: мена кольцами — вечность, все общее; свечи — яркое горе ние душ; атлас под ногами — общность судьбы; венцы — знак победы, как награда за целомудрие до брака, как напоминание венцов мученических; общая чаша, хождение вокруг аналоя — вечность и т. д.

Раскрытие чуда в Кане Галилейской как символа: вода — будничная жизнь — превращается в вино радости, творчества, необыкновенности взаимной любовью супру гов.

Всякий дает сначала лучшее «вино», потом все хуже и хуже. Это закон мира сего, закон «прогресса». Ребенок, ангелоподобное существо, вырастая, приобретает черты грубости, лжи, вкуса ко злу. Простая цельная натура, пройдя через школу, университет, через жизнь, утрачивает все черты своей целостности, является раздвоенность, лживость, дряблость. Такова и история народов. Таков в большинстве и брак. В начале — взаимное сближение, легкость общения; потом приходит вялость, равнодушие и скука или же, еще хуже, злоба, часто ненависть и даже окончательный разрыв.

Не таковы законы Царствия. Вода, натуральная простая стихия, обращается в высшую стихию, в Евхаристи ческую влагу.^

И брак к — в его данности, не плохой, но человеческий, натуральный, натуральный, мы должны не только снижать в более низкие плоскости, но мы должны стремиться и достигать на стоящего единения духом, быть не только «в плоть едину», но и «в дух един», в подобие брака Христа и Церкви, созидать свой брак

Тема для слова на браке:

Есть три врага нормальной семейной жизни:

Разочарование друг в друге — следствие слепой идеализации в период жениховства.

Самолюбие, третирование другого как собственность.

Скука.

Пусть праздничная радость сегодняшнего дня продлит ся на всю вашу жизнь, пусть никогда в вашу жизнь не войдет обыденность и скука, пусть каждый день и всю вашу жизнь вы будете новы и необыкновенны друг для друга, а для этого единственный путь: углубленная духовная жизнь каждого из вас (работа над собой, интерес к людям, изучение слова Божия, самообразование).

Тема для проповеди причастникам — от Тайной Вечери есть три пути: Путь Христа — подвиг, страдание, смерть и воскресение.

Апостолы дремали в Гефсиманском саду.

Иуда пошел на предательство, отчаяние, гибель.

Несколько советов к преподаванию Закона Божия: Современные дети (особенно мальчики) представляют собою трудный материал для педагогической работы законоучителя. Они рассудочны, рано теряют творческую непосредственность, имеют слаборазвитое воображение, трезвы и практичны, склонны к скептицизму и насмешке. Эстетическое чувство развито слабо, как и вообще вся область чувств, нет благоговения, чувства тайны, иерархии. Поэтому большой ошибкой было бы свести уроки Закона Божия к усвоению памятью определенного ма териала.

Преподаватель должен на первое место выдвинуть вос питательный момент, вовлечение детей в область религиоз ных переживаний, укоренение в них религиозных привы чек. Часть урока должна непременно посвящаться беседе на моральные и религиозные темы. Преподаватель путем беседы должен быть осведомлен о домашней молитве ребенка, о посещении им церкви и о том, насколько ему удается применить к жизни те уроки веры и поведения, которые он получает в классе. Только таким путем Закон Божий перестанет быть «учебным предметом», а станет душевным делом и жизнью для ребенка.

Молитва на уроках Закона Божия есть самый важный элемент этого преподавания. Вместе с тем это способ повторять выученные мотивы, меняя их в зависимости от об стоятельств — ближайшего праздника, святого дня, поста, чьей-нибудь болезни, какого-нибудь либо радостного, или печального события.

Важным средством для возбуждения в детях моральных и религиозных эмоций является предоставление им соответственной деятельности. Возможные формы — уход за классной иконой, украшение ее цветами, зажжение лампады, прислуживание в церкви, сбор в пользу нуждающихся, составление альбома иллюстраций к Священному Писанию. Формы внутренней религиозной активности: молитва о больных, работа над собой для выработки в себе послушания, терпения, правдивости и т. п., приготовление к исповеди и Причастию.

Во время урока все евангельские рассказы должны быть прочитаны в классе по Евангелию (а не по учебнику). Евангелия должны быть на руках у всех детей, и они должны к концу учебного года знать точно его состав, порядок отдельных частей, уметь находить выученные рассказы.

Очень важно, чтобы все преподавание шло в постоянной связи с богослужебной жизнью Церкви, с церковным годом, чтобы дети могли посещать богослужения, будучи подготовлены к нему законоучителем. Это один из самых действительных способов сделать преподавание Закона Божия живым и действенным.
http://pilotchart.narod.ru/text/Elchaninov/Elchaninov_9.htm

«Слышал, что священнику неприлично ходить на пляж, купаться, играть в футбол с прихожанами. Действительно ли это воспрещено канонами?»

Отвечает протоиерей Федор БОРОДИН, настоятель храма св. бессребреников Космы и Дамиана на Маросейке (Москва):

– Купаться в море никому не запрещено, если вы, конечно, не монах или не паломник на Афоне. Священнослужителю часто приходится бывать на пляже, если он отдыхает на курорте с семьей – ведь не одной же матушке следить сразу за несколькими детьми! Но проблема в следующем: в каноническом праве Православной Церкви есть положение, согласно которому священнику нельзя ходить в общественные бани. Этот канон был сформулирован еще в Древней Церкви, когда бани – греческие термы – были местом, где люди не только мылись, но и общались, читали книги и могли провести целый день – термы напоминали скорее гигиеническо-развлекательный комплекс, как сказали бы сейчас. Люди в термах не обнажались до полной наготы, а ходили в простынях, но там одновременно могли быть и мужчины, и женщины, поэтому священнослужителю было запрещено посещать термы. Современный пляж – не римская баня, но едва ли те фрагменты одежд, которые сейчас носят на пляже, целомудреннее римских простыней.

В Священном Писании есть такие слова: «…Не открывай наготы отца твоего» (Лев. 18, 7). Поэтому, если речь идет о священнике, духовном отце, мне кажется, можно ориентироваться на это правило.

Запрета на купание для священника нет, но делать это лучше, когда тебя никто из твоей паствы не видит. Я помню, как в детстве увидел знакомого мне только по богослужению батюшку в «гражданской» одежде – в простых брюках и рубашке с закатанными рукавами, когда тот трудился в мастерской. У меня, тогда слабого, только воцерковляющегося человека, был просто шок. Поэтому мне кажется – это мое личное мнение, – священнослужитель должен ориентироваться даже не на то, что ему позволено, а на то, что полезно пастве. Если священник едет, например, в паломничество со своей паствой, думаю, ему не следует при всех купаться в речке или загорать. Кого-то это может смутить и даже стать препятствием для исповеди. Здесь проявляется то, что называется иерархией отношений, правильно выстроенными отношениями, исключающими панибратство между духовным отцом и духовным сыном. Должна быть какая-то черта, граница, за которую нельзя заходить. И эта дистанция помогает не просто в отношениях с батюшкой, но и через него как пастыря – в отношениях с Богом: известно много случаев, когда возникали трудности, если эта дистанция нарушалась. Вообще панибратское и дерзкое отношение с людьми всегда идет рука об руку с потерей страха Божия.

Мы с нашей воскресной школой часто ходим в походы на байдарках. Эти походы возглавляет священник, который всегда купается отдельно.

А если мирян вдруг столкнулся на пляже со своим духовником и чувствует смущение, он может просто уйти с пляжа на время или потерпеть, никого не осуждая.

В игре в футбол с батюшкой я не вижу никакой крамолы, сам играю в футбол с детьми из воскресной школы. Просто и здесь нужно видеть границы, рамки и не использовать ситуацию спортивной игры со священником для возникновения панибратства. "

"Есть мнение: какой бы вопрос у тебя ни возник – священник просто обязан на него ответить, иначе какой же он батюшка, какой пастырь. Часто эти вопросы не имеют никакого отношения к Церкви, духовной жизни. Также и благословения просят на разные специальные вопросы: строить ли дом, лечиться ли и как, в какой кружок ходить ребенку? Должен ли священник быть «специалистом по жизни», правильно ли это и возможно ли?

Отвечает протоиерей Игорь ИУДИН, клирик Дивеевского подворья в Нижнем Новгороде:

– Обязанность пастыря – вести людей к Богу, и именно поэтому ни в коем случае нельзя их отталкивать, с каким бы вопросом они ни подошли. Выслушай, встань на их точку зрения, помоги разобраться, утешь! Не так давно обратилась ко мне беременная женщина, которой врачи сказали, что возможен выкидыш. Она была в отчаянии, я, как мог, утешил ее, сказал, что часто все заканчивается лучше, чем «грозят» врачи, обещал помолиться и посоветовал ей почаще причащаться. Так она потихонечку стала воцерковляться, благополучно родила мальчика, его тоже регулярно причащает. А изначально пришла не к Богу, не за духовным советом, а за поддержкой. Как же можно такую поддержку не оказать?

Но и миряне, и священники должны понимать разницу между духовными и житейскими вопросами. Некоторые люди придумывают, что их настоятель – прозорливый старец, который знает о жизни все, и без его благословения шагу не ступят. Хорошо попросить благословения на доброе дело, но нельзя перекладывать на священника ответственность, ждать решения вопросов, которые вы должны решить сами. Например, в какой кружок или секцию отдать ребенка? Посоветоваться с батюшкой как с другом, порассуждать вместе можно. Мы же по многим вопросам и с родственниками, и с друзьями, и с соседями советуемся. Но не заставляем их решать за нас. И священник не должен решать такие вопросы, он может только выслушать сомнения, варианты, сказать, как он видит ситуацию, но решение за родителями. Или некоторые сомневаются, какую из двух предлагаемых работ выбрать, менять ли работу. Опять же выслушать сомнения и доводы за и против священник обязан, что-то подсказать может, но решать все равно самому человеку. У каждого из нас есть голова на плечах, разум, сердце, воля, и Господь хочет, чтобы мы потрудились. Правильно – попросить священника помолиться об успехе того или иного начинания, но не ожидать, что он будет жить за тебя. Раз человек ко мне обращается, я обязан его выслушать, поддержать, иногда что-то посоветовать, но даже не как пастырь, а как друг.

Тем более странно, когда спрашивают благословения на лечение. Как я могу, не имея медицинского образования, спорить с врачом? Другое дело, что и врачи бывают разные, и чем серьезнее болезнь, тем важнее найти хорошего врача. Священники и их родственники тоже болеют, возможно, священник поможет найти хорошего специалиста, того же хирурга. Это опять же дружеская помощь. Но сказать – не соглашайся на операцию, будем молиться… Только святые могли так дерзать, а если современный молодой священник им подражает, то это типичное младостарчество. Надо прислушиваться к советам врача, а священника попросить усилить молитву за болящего. Вот если есть несколько вариантов лечения, можно посоветоваться со священником, но опять же только посоветоваться. Принимать за других решение по житейским вопросам неэтично. "
http://vera.mipt.ru/chistotaveri/mifi/svyash.html

В какой мере человек соединяется со Христом, в такой мере он перестает бояться.

Настольная книга для священнослужителя. Том 1

Настольная книга для священнослужителя. Том 4

С. В. Булгаков
Настольная книга для священно-церковно-служителей: Сборник сведений, касающихся преимущественно практической деятельности отечественного духовенства

НАСТОЛЬНАЯ КНИГА СВЩЕННОСЛУЖИТЕЛЯ т.4:http://prosymbol.ru/Data/Sites/1//html/%D0%90%D0%97%D0%91%D0%A3%D0%9A%D0%90/%D0%A5%D1%80%D0%B0%D0%BC,%20%D0%9E%D0%B1%D1%80%D1%8F%D0%B4%D1%8B,%20%D0%91%D0%BE%D0%B3%D0%BE%D1%81%D0%BB%D1%83%D0%B6%D0%B5%D0%BD%D0%B8%D1%8F /Main.htm

Опыт построения исповеди.

"Особенные затруднения встают перед священником при исповедании маленьких детей. Эти затруднения происходят от разных причин. Во-первых, оттого, что разговаривать с детьми тоном правильным, правдивым и естественным - является особым даром, стяжать который не всякому дано. Во-вторых, обстановка в которой проходит зачастую детская исповедь, оставляет желать много лучшего: родители дома не всегда могут дать надлежащее воспитание ребенку, направить его интересы, развить церковность. Подготовить к исповеди, особенно к первой, дома не умеют. От священника зависит, как устроить правильно детское говение, то есть заранее начать с детьми говорить на тему о покаянии, объяснить все, с этим связанное, пробудить соответствующее настроение.
Затруднения во время исповедания ребенка проистекают от своеобразности детской психологии, отличной от психологии людей взрослых. Кроме того, священник совершенно ошибочно может начать с детьми говорить не тем тоном, каким надо; начнет что-то неестественное и надуманное изображать, стараясь подделаться под какой-то воображаемый им детский мир, взгляд и разговор. Естественность и искренность дети чувствуют гораздо сильнее, чем кто бы то ни было. Фальшивый тон поэтому создаст только неправильный подход к душе ребенка.
Священник в особенности должен действовать на ребенка непосредственно, без лишних рассуждений и отвлеченностей. Надо действовать на совесть, раскрыть ее детям, пробудить ее, звать к искренности с самим собою. "Начало премудрости - страх Господень". Это должно быть внушено детям сызмальства. Страх Божий не как рабское паническое чувство, а как благоговейное почитание Небесного Отца, растворенное любовью сыновней. Священник не должен развивать в ребенке утилитарного отношения к греху и добродетели, то есть не должен строить своего воспитания детской души на принципах какого-то соразмеривания юридических, наемнических понятий, если будешь хорошо вести себя, то и Бог тебе пошлет все хорошее, а если будешь себя плохо вести, то Бог тебя лишит того-то и того-то. Это недостойно проповеди любви и морали. В евангельской морали очень часто нет именно этого равновесия и нашего понятия справедливости (награда виноградарям не по справедливости людской, а по милости и любви Божией). Священник не должен злоупотреблять угрозами типа "тебя Бог накажет". Надо воспитывать в детской душе с самых ранних лет примат любви, а не страха, сыновства, а не рабства и наемничества. Духовник должен найти это нелегкое равновесие страха Божия и любви сыновней. Надо постепенно стараться развивать в душе ребенка истинно христианское чувство любви к Евангелию, преданности Церкви, любви к чистоте, святости; приводить примеры святых, отдававших все и самих себя Богу.
Особенно надо обращать внимание на детские склонности ко лжи, к пользованию чужими вещами, к издевательству и насмешкам над слабыми; на склонность детей мучить животных; на привычки кривляться и вообще быть неискренними; на склонность к грубости и т.д."

Др.характеры см в книге Типы грешников. Как определить свой характер в духовной жизни.

архим. Рафаил К.

Добавлено (08.07.2011, 23:18)
---------------------------------------------
Одна из них заключается в том, когда человек, не проникнутый церковным духом, не умеющий молиться, не позаботившийся о развитии действия в себе благодати Божией, а надеющийся на эрудицию и на естественные свои добрые качества, но не обладающий живой верой, принимает хиротонию. Вступая далее в саму деятельность, такой пастырь, не запасшийся особыми благодатно-подвижническими средствами, задается большими планами и мечтает обычно о быстрых и широких результатах. Но обычно такой пастырь не думает о Боге, о благодати Божией, как главном деятеле; вспоминает лишь тогда, когда надо говорить об этом проповедь. Поэтому таинства он совершает механически, богослужение без одушевленной молитвы, зато мечтает все же своей деятельностью зажечь сердца людей. Для этого он почти все свое внимание и силы устремляет в сторону более или менее естественную, сродную, понятную, в сторону культурного воздействия: берется за устроение школы, распространение просвещения, надеется больше не на благодать Божию, а на свое постоянное общение с паствой, на устройство «им» всевозможных церковно-приходских организаций, комитетов, кружков, обществ, яслей и т.д. «Даже благодатную и молитвенную сторону своего служения, более или менее незаметно, старается обратить в средство к «своему» же влиянию: для этого устраивает исключительные службы, акафисты, крестные ходы и прочее; все это старается обставить с возможной торжественностью, возгласы произносит драматически-выразительно, чтобы все «поражало» впечатление паствы. Некоторые сознательно желают подчинить пасомых «себе», держать и в своей власти, дабы таким образом их «возрождать, спасать»; этому мотиву на помощь приходит другой – простое самолюбие, сладость властолюбия над душами» (с. 103). Степени такого пастырства могут быть различные. Однако, несмотря на видимую ревность и усиленные труды, как пишет митр. Вениамин, результаты от подобного пастырства получаются далеко не пропорциональные, а для самого пастыря – неожиданные, как по своей незначительности, так и по худым последствиям.

Здесь возможны два исхода: первый приводит к разочарованию. Сначала пастырь действует очень энергично и заражает своей энергией и новизной дела окружающих, но он действует из себя, и Господь его труды не благословляет, сотрудники его охладевают к его деятельности, энергия пропадает, дела сокращаются, ревнитель становится «средним». И этот результат закономерен, так как источник всякой деятельности в Боге, и община может жить вместе только благодатной жизнью, которая совершается через борьбу со страстями посредством Таинств и богослужения, то есть истинно христианской жизни. Но это тяжело, так как требует аскетического подвига, а таковые мечтатели часто бывают не способны к благодатно-подвижническому житию. Таков один исход веры в себя, душевного пастырства: малоплодность дела и разочарование пастыря.

Второй исход, еще более печальный, приводит к внешнему религиозному сентиментализму и к пристрастию к личности пастыря. При особой энергии и хитрости, а также исключительных дарованиях, такой лжепастырь может долгое время господствовать над душами пасомых, особенно фанатично настроенных (часто женщин). В результате такого «душевного» ревностного влияния пастыря получаются следующие плоды:

1. «Личность пастыря ненормально выпукло выдвигается в религиозной жизни общества»;

2. паства ослабевает внутренне, как в вере, так и в нравственном отношении.

Все это часто приводит к страстной привязанности («привязи») паствы к личности пастыря. То есть пастырь приводит паству к себе, а не ко Христу, а если еще пастырь начинает уклоняться в заблуждения относительно веры, тогда он губит вместе с собой и многие души. Если же открываются глаза у паствы, то привязанность переходит в ненависть, тем большую, чем больше была привязь.

Из русских подвижников, пишет митр. Вениамин, «на эту черту искушения – захвата власти естественными средствами со стороны пастырей – обратил особое внимание епископ Игнатий Брянчанинов, на основании собственного опытного старчества предупреждающий об этой страшной опасности: «Принадлежать человеку страшно… Всякий духовный наставник должен быть только слугой жениха небесного, должен приводить души к Нему, а не к себе. Не замени для души, к тебе прибегшей – собою Бога… Охранитесь от пристрастия к наставнику. Пристрастие делает любимого человека кумиром» (с. 113).

Митрополит Вениамин отмечает, что «истинные православные пастыри, особенно в лице тех святых представителей, всегда старались охранять именно принцип благодатного, а никак не человеческого воздействия. Даже святитель Иоанн Златоуст, несмотря на необъятную ревность свою и чрезвычайный авторитет, всегда неуклонно вел служителей своих к собственному глубокому подвигу добродетели, к стяжанию духа благодати; и боролся против привязанности к его личности, непрестанно указывая, что художник – Дух Святой, а его «язык» только кисть изображения добродетелей» (с. 118).

Православный пастырь всегда должен помнить смысл слов Господа ученикам: «вы друзья мои» (Ин.15,15), а не заместители меня и, следовательно, не носители Моей славы; должен помнить, что «и насаждающий, и поливающий есть ничто, а все Бог взращающий» (1 Кор.3, 7); а поэтому «тако нас да непщует человек, яко слуг Христовых и строителей Таин Божиих» – таковые слова написал и праведный Иоанн Кронштадтский на одном из своих портретов.

Но необходимо рассмотреть и способ исправления: «Как же избежать «душевности» (с. 121). Митр. Вениамин говорит: «…следует лишь понять термин «душевно-духовность», – это не смесь, а постепенно «одуховляемая душевность» и поэтому главный деятель здесь благодать, она дает направление, душевность же является материалом для нее. Пастырь может все употребить и делать во славу Божию, лишь бы во всем и всегда руководиться любовью к Богу и надеждой на благодать, а отсюда он никогда уже не переоценит душевных средств самих по себе, и будет стремиться к благодатно-духовному воздействию, себя же, осознавая свое несовершенство, будет во всякий момент смирять. Все дело оказывается в самосознании пастыря. Самосознание же православного пастыря, как было сказано, на всех ступенях его духовного роста всегда должно быть не человечески-самонадеянное, не самомнительное, а благодатно смиренно-благоговейное. Если же к этому против воли и примешивается тщеславное самоуверенное чувство, то с ним должно бороться, но не бояться: был бы главенствующий мотив, центр самосознания, верный – а все прочее Господь исправит» (с. 122). А что касается до «привязи», то надо бороться решительно, но умело, направляя любовь пасомых к Богу и к Церкви, прививая любовь к богослужению, молитве, таинствам. От себя же должно понемногу отстранять, для чего не следует через меру ласкать, сближаться, а держать себя до некоторой степени отдаленно и строго, а не фамильярно – то есть благоговейно. Тогда со временем, благодаря такому образу действия, душевная привязь обратиться от личности пастыря в духовную любовь к Богу, и уже через последнюю будет смотреть на наставника: цент тяжести переменится. Но это отстранение нужно производить очень постепенно и аккуратно, ибо всякое пристрастие лишь с большей болью исправляется: при разном же переломе может случиться то, что «отделившись» от самого пастыря, неразумные ревнители могут «сделать еще что либо более худое» (с. 122).

Итак, пастырь всегда и во всем должен помнить о своем главном назначении – о представительстве Бога, о благодатном посредничестве: все от Бога, а он лишь слуга и эконом, действующий силой Божьей. Я некогда слышал, – закончил словами святителя Иоанна Златоуста, – как смешно один христианин состязался с язычником, как оба они в состязании опровергали самих себя. Что надлежало говорить христианину, говорил язычник; а что надлежало говорить язычнику, защищал христианин. Спор был о Павле и Платоне. Язычник старался доказать, что Павел был человек простой и неученый, а христианин, по простоте своей, усиливался доказать, что Павел был ученее Платона. Между тем, если допустить последнее: победа оставалась на стороне язычества… Если же Павел был неучем и однако превзошел Платона, то здесь славная победа: так как неученый убедил и привел к себе всех учеников ученого. Отсюда ясно, что проповедь одержала победу не человеческой мудростью, но благодатью Божией» (с. 124)."

Добавлено (08.07.2011, 23:15)
---------------------------------------------
"СОВЕТ МАЛЬЧИКУ

"...Шел мне тогда... 10-й год. Я не застал служения великого о. Алексея Мечева, его сына о. Сергия, бывшего в 1930 г. в ссылке. Но исповедь в Мечевском храме запомнил на всю жизнь. И сейчас вижу добрые карие глаза, сердечный и теплый голос о. Бориса (Холчева), тогда священника - целибата, а впоследствии старца - архиманд­рита. Необычайно интересна была исповедь, доходчивая для ребен­ка и в то же время философская и душевно теплая, индивидуальная исповедь. Мне казалось, что когда о. Борис склонился ко мне и на аналой упали его черные густые волосы, я почувствовал, что я уже взрослый и могу все понять.

- "Всю жизнь, - сказал о. Борис, указав на Евангелие, - помни, что в этой книге есть все, что нужно твоей душе, ты всегда полу­чишь утешение, ты будешь вместе с самим Христом. Молись, и Он всегда поможет тебе. Ведь ты знаешь, что Христос не "просто доб­рый Боженька". Он может и указать и наказать, но всегда на пользу, всегда во благо".

Я стоял завороженный.

- "Помни, что Христос и Отец и друг тебе, Он и Бог и Человек одновременно, знаешь ли ты это?"

- "Знаю", - отвечал я.

- "Помни и читай Евангелие всю жизнь, не имей в сердце злобы. Ни к кому. Будь счастливым"[1].

СОКРУШЕНИЕ... СТАРЦА

"... одна женщина, приехавшая издалека (в Глинскую пус­тынь), просила о. Андроника ее поисповедовать. Что она говорила ему, это тайна исповеди, но только после всего услышанного он стал плакать, приговаривая: "Как же ты могла так оскорбить Госпо­да?!" Его сокрушение о ее грехах, которые, возможно, тяготили ее, но в которых она, вероятно, не умела еще как следует покаяться, так поразили ее, что она, отойдя от аналоя, сказала вслух: "Приду до­мой, перезимую, Бог даст, а весной телку продам, чтобы сюда еще раз попасть"[2].

Добавлено (08.07.2011, 23:18)
---------------------------------------------
СЛОВО ПЕРЕД ИСПОВЕДЬЮ

О. Илларион, настоятель обители преп. Саввы Вишерского, исповедуя кающегося, всегда начинал с того, что обвинял самого себя.

- "Поверь мне, - говорил он, - если я не совершил подобного же греха, то только потому, что Господь, по милосердию Своему, отклонил от меня случай совершить его. Если я не поддался тому или иному искушению, то только потому, что Господь, считая меня слишком слабым, не позволил демону искушать меня. Итак, не бойся открывать передо мной свою душу и нечего стыдиться меня: я грешнее, каков бы ни был совершенный тобой грех".

Относясь так снисходительно к поступкам, вызванным незна­нием или необдуманностью, он был строг и даже неумолим к тому, что основывалось на порочных наклонностях, на уклонении от принципов или умышленно поощряемом недостатке. В таких слу­чаях, находя необходимость в наказании, он никого не прощал. Он даже увеличивал стыд и раскаяние виновного тем, что брал на себя часть той епитимии, которую, как пастырь, обязан был наложить на него. И все знали, что он сдержит свое обещание, что ни одно слово, ни одна угроза не пройдут бесследно"[4].

НА ИСПОВЕДИ У О. ИОАННА КРОНШТАДТСКОГО

Молодой барин (Сергей Александрович Нилус) вспоминал о своей поездке в Кронштадт к о. Иоанну.

"Домой я вернулся уже совсем больной, с потрясающим озно­бом и жаром, от которого голова, казалось, кололась надвое. По самой заурядной человеческой логике надо было лечь в постель и послать за доктором, что я, вероятно бы и сделал, но какая-то сила выше недуга, выше всякой логики в лютый мороз повлекла меня в тот вечер в Кронштадт. Я сознавал, что поступаю неразумно, может быть даже гублю себя, и, тем не менее, пригрози мне в то время кто-нибудь смертью за мое неразумие, я бы, кажется, пошел и на самую смерть. В вагоне ораниенбаумского поезда, сидя у раскаленной чуть не докрасна печи, я дрожал в своем пальто с поднятым воротником точно на лютом морозе, на сквозном ветру; но уверенность, откуда-то взявшаяся, что со мной не приключится ничего дурного, что я вопреки кажущемуся безумию моего путешествия буду здоров, не покидала меня ни на минуту.

Однако мне становилось все хуже и хуже. Кое-как, скорее при помощи мимики, чем слов, нанял я на Ораниенбаумском вокзале кибитку в одну лошадь и, как был в легком пальто, пустился в 12-ти верстный путь в 18 градусный мороз по открытому всем ветрам ле­дяному взморью в Кронштадт, мигавший вдали в ночной темноте ярким электрическим светом своего маяка. Везти я себя велел в Дом Трудолюбия. Пустынны были улицы Кронштадта, когда по их уха­бам колотилось мое бедное больное тело, но чем ближе я подъезжал к Андреевскому собору, тем оживленнее становился город, а уже у самого собора меня встретила людская волна не в одну тысячу чело­век, молчаливо и торжественно разливавшаяся по всем смежным собору улицам и переулкам.

- От исповеди, от батюшки все идут! - проговорил мой возни­ца, снимая шапку и истово троекратно крестясь на открытые двери храма.

В Доме Трудолюбия мне пришлось подняться на 4-й этаж, в квартиру рекомендованного мне псаломщика. Не прошло и часа с прихода из собора псаломщика, как снизу прибежала запыхавшись одна из служащих:

- Батюшка приехал!

Мы с псаломщиком в один миг были уже в нижнем этаже.

- Отчего дверь не отперта? Отпирай скорее! - раздался власт­ный голос... и быстрой энергичной походкой вошел батюшка. Од­ним взглядом о. Иоанн окинул меня... и что это был за взгляд! Пронзительный, прозревший, пронзавший, как молния, и все мое прошедшее, и язвы моего настоящего, проникавший, казалось, даже в самое мое будущее! Таким я себе показался обнаженным, так мне стало за себя, за свою наготу стыдно...

- Вот, батюшка, господин из Орловской губернии приехал к Вам посоветоваться, да захворал и потерял голос...

- Как же это ты голос потерял? Простудился, что ли?

Я не мог в ответ издать ни звука: горло совсем перехватило. Беспомощный, растерянный, я только взглянул на батюшку с отчая­нием. О. Иоанн дал мне поцеловать крест, положил его на аналой, а сам двумя пальцами правой руки провел 3 раза за воротом рубашки по горлу. Меня вмиг оставила лихорадка, и мой голос вернулся ко мне сразу свежее и чище обыкновенного... Трудно словами передать, что совершилось тут в моей душе!..

Более получаса, стоя на коленях, я, припав к ногам желан­ного утешителя, говорил ему о своих скорбях, открывая ему всю свою грешную душу и приносил покаяние во всем, что тяжелым камнем лежало на моем сердце.

Впервые я воспринял всей своей душой сладость этого покая­ния, впервые всем сердцем почувствовал, что Бог, именно Сам Бог, устами пастыря, Им облагодатствованного, ниспослал мне свое прощение, когда мне сказал о. Иоанн:

- У Бога милости много - Бог простит.

Какая это была несказанная радость, каким священным тре­петом исполнилась душа моя при этих любвеобильных, всепро­щающих словах! Не умом я понял совершившееся, а принял его всем существом своим, всем своим таинственным духовным обновлением. Та вера, которая так упорно не давалась моей душе, только после этой моей сердечной исповеди у о. Иоанна занялась во мне ярким пламенем.

Я сознал себя и верующим и православным"[5].

ИСПОВЕДЬ - ЧУДО И СПОСОБНА ТВОРИТЬ ЧУДЕСА

Александр Сергеевич Кузнецов, ставший в 1938 г. монахом Антонием в обители преп. Саввы Освященного, рос в очень куль­турной среде в своем имении под Нижним Новгородом. Революция вынудила его с матерью (отец раньше умер) через Кавказ пере­браться в Константинополь. Здесь началось их духовное перерожде­ние (интеллигенция наша в своем большинстве была далека от Церкви). Вот как пишет некий И. Е. об о. Антонии в журнале "Вечное" за 1965, посвященный целиком о. Антонию под заглавием: "Монах Антоний Савваит".

"В Константинополе они дошли до полной нищеты, так что иногда даже питались подаянием. Они не раз попадали в почти без­выходное и опасное положение. Было несколько случаев, что они тогда как бы нечаянно, призывали Господа на помощь, а Господь как будто этого и ждал; Он сразу же, творя почти явное чудо, их от беды избавлял. Вот тут-то они и начинали понимать, что такое Промысл Божий, пекущийся о всяком человеке. Так началось ду­ховное прозрение... Однако, не дремал враг рода человеческого. Он сразу же попытался совратить их с пути истины через всяких воль­нодумов, называвших себя христианами, которыми изобиловала тогда наша эмиграция в Константинополе, начиная от теософов и кончая всякими самостоятельными лжеучениями. Расстроенный умом и душой, Александр Сергеевич страстно увлекался всеми этими мнимыми источниками истины и, хотя св. Евангелие и Апо­стол он знал почти наизусть, от Православия он был далек. Подоб­но другим вольнодумам, он начал проповедовать и учить других тому, чего сам не понял. Но так как все это было не от Бога, то вме­сто душевного мира он получил, наоборот, полное расстройство. Мать же его, также блуждая в поисках истины, не пренебрегала и Церковью и, видя недуг своего сына, решила повести его к "батюшке" в надежде, что тот скажет им доброе слово или советом поможет. Рассказала батюшке о сыне, а потом привела его. И что же - вместо слов иеромонах просто его крепко обнял и с состраданием сказал: "Ничего, ничего - все пройдет". И в этот момент благодать Божия хлынула в душу А. С. Без проповеди, без объяснений он по­нял, что истина - в Православии, понял раз и навсегда. Кстати, ие­ромонах этот ни до, ни после этого случая никаких "сверхъестественных вещей не творил".

В дальнейшем А. С. и его матери удалось перебраться на Св. Землю, где он поступил в 1925 г. в Лавру преп. Саввы Освященного, а его мать в русский женский монастырь на Елеоне. А что касается краткой исповеди, то действие ее чудесно открыло душу пришед­шего в храм Ал. С. по милости Божией, которая хотя бы сомневаю­щихся в своей правоте принимает, а горделиво и упорно ее отстаи­вающих - нет. И простой, обычный батюшка способствовал этому чуду своим сочувствием мятущейся душе.

Добавлено (08.07.2011, 23:16)
--------------------------------------------


КАК НЕЛЬЗЯ ИСПОВЕДЫВАТЬ



В журнале "Душеполезное чтение" за 1862 год были напеча­таны записки священника, скрывшего свое имя, под заглавием: "Путь Промысла Божия в моей жизни". В них автор говорит об од­ной очень странной, мягко говоря "исповеди", которую ректор семи­нарии архим. Израиль (из военных) приказал написать всем - уча­щим и учащимся и принести ему. Местный еп. Досифей знал об этом, но не препятствовал в этой исповеди, явно неуместной и даже беззаконной, написать что угодно о себе и еще более - о других. Не­которым было даже выгодно такое "мероприятие": под видом "покаяния" и своего "смущения" так легко возвести на любого, чем-то неугодившего, клевету. Учащийся 5-го класса, будущий священ­ник, и автор этих записок, много пережил из-за возведенной на него клеветы. Все подали "исповедь", кроме инспектора о. Филарета. Он знал, что грозят неприятности, но не пошел против совести. Резуль­таты "исповеди" вскоре сказались: одних высекли, других лишили каникул, третьих выгнали. Инспектора перевели в другую епархию, где уфимский архиерей, знакомый епископу Досифею, даже оштра­фовал его, приказав сделать опись имущества. Все имущество со­ставляли две рясы: будничная и праздничная. За о. Филарета засту­пился регент архиерейских певчих П. Турчанинов, рискуя навлечь на себя беду. О. Филарета снова перевели в другую епархию, где ар­хиерей на запрос митр. Амвросия дал прекрасную характеристику о. Филарету. После этого его вызвали в Петербург в Александро-Нев­скую Лавру. Впоследствии он стал митрополитом Киевским. Гос­подь по милости Своей защитил гонимого инспектора, но подобная "исповедь " - урок, который не надо повторять.


и т.д. : http://www.pravlib.narod.ru/nravstven2.html

Добавлено (08.07.2011, 23:19)
---------------------------------------------
Митрополит Сурожский Антоний

Монастырь Лукианова пустынь
ЖИЗНЬ • БОЛЕЗНЬ • СМЕРТЬ

Добавлено (08.07.2011, 23:40)
---------------------------------------------

Священники и катехизаторы в местах заточения