Познание основ православной веры

Хозяйка ночи — Луна была недовольна. Дело в том, что несколько звездочек не горели спокойно и весело, как все остальные, а тревожно перемигивались. Казалось, они были очень удивлены.
«Интересно,— подумала Луна,— что могло
удивить звезды? Извержения вулканов? Тайфуны? Нет, звезды давно
привыкли к этому. Здесь что-то не то».
— Дорогие мои,— обратилась Луна к звездочкам,— что это вы разволновались? Что на земле заметили?
— Ах, тетушка Луна,— затараторили звезды,— взгляните вниз, прямо-прямо вниз.
— Вижу, вижу,— сказала Луна,— огромный, сияющий огнями город. Да только что ему удивляться? Каждую ночь под нами проплывает.
— Нет, нет, тетушка, не то. Чуть-чуть левее посмотрите.
— Левее?..— прищурилась Луна.— Река, а на берегу темнеет что-то. Не разберу что.
— Ну, тетушка Луна, ну, пожалуйста,— совсем разволновались звезды.
— Да тише вы,— не сердито прикрикнула Луна,— успокойтесь, а то на землю посыплетесь! Надену очки и все разгляжу.
Надела Луна очки, а пролетавшая мимо маленькая комета заботливо протерла их своим хвостом.
— Ну вот,— сказала Луна,— теперь вижу. Эта темная точка — маленькая деревушка.
— Так,— хором подтвердили звездочки.— А на крыше крайнего домика видите?..
— Ну, глазастые!— Луна поправила очки.— На крыше? Вот невидаль — кошка на крыше. Ой,— запнулась Луна,— что это с ней?
— Плачет,— в один голос ответили звездочки.
— Плачет,— растерянно повторила Луна.
«Что за переполох,— скажешь ты,— почему встревожились звезды? Отчего Луна растерялась?»
Кошка плачет. Ну так что. Мало ли у кого какие причины для слез. Но видишь ли, кошки — существа скрытные, сдержанные. И вдруг... Кошка плачет на глазах у всего звездного неба и не стесняется.
Кошка из нашей сказки сидела на краю крыши и плакала горько-горько. Слезы она вытирала лапками, и лапки ее совсем промокли.
Луна и звезды пошептались и решили помочь этой кошке, такой расстроенной, такой огорченной.
— Милая кошка,— сказала Луна,— поделитесь со мной и со звездами своим горем. Может быть, мы сумеем вам помочь?
Кошке не хотелось рассказывать о своей беде, но и не ответить было неудобно.
— У меня заболел друг,— всхлипнула кошка,— может быть, даже умер. Он погас и молчит.
— Ой,— вздрогнули звездочки.
— Ах,— вздохнула Луна,— а кто же ваш друг?
— Фонарь,— ответила кошка.
И она рассказала, что уже давно дружит с фонарем. Его матовая яр-кая-преяркая шапочка-головка доставала до самой кошкиной крыши и светила всю ночь. И всю ночь кошка и фонарь разговаривали, рассказывали друг другу разные истории, а кошка даже мурлыкала песенки. Фонарь, правда, петь не умел.
Вот и сегодня, как стемнело, кошка вспрыгнула на знакомую крышу. Но фонарь не встретил ее привычным веселым светом. Матовая шапочка тускло белела в темноте. Кошка мяукнула, звала, плакала, но фонарь молчал и не зажигался.
— Вот я и решила, что мой друг очень тяжело заболел,— закончила кошка.
— Да-а,— отозвалась Луна,— лечить фонари я не умею. Но не стоит отчаиваться. Кое-что я все-таки могу, Я и мои подруги звезды владеем некоторыми тайнами волшебства. Я, Луна, подарю вам волшебный лунный камешек. Он заменит вам вашего друга. Сияет он ярче любого фонаря, а его сказочные истории гораздо интереснее обыкновенных земных сказок.
Кошка покачала головой.
— Спасибо,— сказала она,— но мне не нужен волшебный камешек с его неземными историями и неземным светом. И потом, у нас на земле говорят: «Старый друг лучше новых двух».
Луна поправила очки — ей стало немножко неловко, но звездочки поспешили ей на помощь.
— Милая кошка,— замигали они,— мы тоже, тоже хотим дружить с вами! Посмотрите, какие мы яркие, веселые, красивые.
— Да-да,— вежливо соглашалась кошка,— вы веселые, вы красивые, но вы такие... далекие.
— Это не беда,— снисходительно заметила Луна,— я решила вам помочь, и я помогу вам. Я сделаю для вас то, что делается в самых редких, самых крайних, просто в самых исключительных случаях. Я превращу вас в Звездную Кошку, созвездие Кошки.
— Ах!— восторженно сказали звезды. А кошка ничего не сказала.
— Вы слышите, кошка?— продолжала Луна.— Вы будете жить среди звезд. Звезды будут вашими друзьями, вы быстро забудете о фонаре. Вы довольны, кошка?
— Нет,— тихо и почти сердито ответила кошка,— звезды прекрасны, но я не хочу жить среди звезд. Я хочу сидеть на этой крыше и разговаривать со своим другом — фонарем. Я не хочу быть Звездной Кошкой.
— Ну, уж это слишком, слишком, слишком!— возмущенно замигали звездочки.
Они помигали, помигали и успокоились. Звезды слишком обиделись на кошку, чтобы волноваться за нее. Они загорелись ровно и спокойно, как им и положено.
Луна еще некоторое время смотрела на кошку. А потом сказала:
— Вы очень земная кошка. Я не могу вам помочь. Извините.
И Луна сняла очки.
И напрасно. Иначе она бы увидела, что вскоре зажегся кошкин фонарь. Зажегся, потому что о кошкиной беде узнал очень земной человек. Сторож, кажется. Он не знал никаких волшебных секретов, зато умел лечить —«чинить», я хотела сказать,— фонари. Дело-то обыкновенное. Только выходит, обыкновенное важнее волшебного может быть.
Чего не случается на земле.

Старый Матвей Иванович проснулся рано. За запотевшими окнами еще стояла густая темень, но кое-где, пред-вещая рассвет, уже пели петухи и было слышно, как озябшая за ночь собака во дворе гремела цепью. Старик опустил ноги на пол и, сидя на краю кро-вати, долго, надсадно ка-шлял, пока не свернул из газеты самокрутку с ма-хоркой и, закурив, успо-коился, пуская из ноздрей струи табачного дыма. В избе было тепло от хорошо державшей жар русской печки, и слышно было, как за отставшими обоями шуршат мыши, и за печью старательно верещит сверчок. Натянув ватные, с обвисшим задом штаны, рубаху и шлепая разношенными туфлями, старик пошел умываться в сени. В сенях он зажег керосиновую лампу, так как по случаю горба-чевской перестройки в деревне началась разруха и электри-чество отключилось. По правде сказать, в деревне жилых-то домов было всего три, а остальные стояли пустые с заколочен-ными досками окнами. Вытираясь домотканым полотенцем, старик вышел на крыльцо, вдохнул холодный, с запахом прелого листа воздух и посмотрел на восток, где уже занимался рассвет. Оглашая окрестности жалобными кликами, из-за леса, быстро махая крыльями, летели дикие гуси. Дворовый пес, посаженный на длинную цепь, подбежал к крыльцу и, вертя хвостом, при-ветствовал хозяина. Старик вздохнул и подумал, что вот уже целый месяц ему приходится хозяйничать одному по случаю отъезда старухи в город к дочери.

С календаря чередой слетали белые листы, а с деревьев золотые, багряные и пожухлые листья осени. От утренних заморозков как-то сразу полегли травы и на черной грязной дороге под са-погом хрустели белые льдинки. Старик вернулся в избу, и с по-рога его сразу обдало теплым избяным духом сухого мочального лыка и крепкого махорочного дыма. Он встал в красный угол, заставленный иконами правильного старинного письма,затеплил зеленую лампадку и для начала положил три поясных поклона с краткой молитвой мытаря: "Боже, милостив буди мне грешному, создавый мя Господи и помилуй мя".

Он всматривался в лик Божией Матери на иконе, написанной древним изографом и в трепетном огоньке лампадки ему каза-лось, что Божия Матерь сочувственно улыбается и жалеет его, старого и одинокого. Он прочитал, старательно выговаривая слова: "Отче наш", "Богородице Дево, радуйся", и еще полнос-тью Символ Веры. Ничего он у Бога не просил и не вымогал, а просто закончил словами: "Слава Тебе, Господи, слава Тебе".

- Ох, грехи мои тяжкие! Прости меня, Господи, за души убиен-ных мной на войне. Война есть война. Не я пришел к ним с ору-жием, а они пришли на мою землю.

Старик опустился на колени и положил десять земных поклонов. По немощи больше не мог. Кряхтя и держась за поясницу, он поднялся, наполнил собачью миску кашей и понес ее Полкану. В деревнях вообще-то нет моды специально кормить собак, но они живы, злобны и как-то сами себе находят пропитание. Но цепно-му Полкану в этом отношении повезло: ему раз в сутки выстав-лялась миска каши, а иногда даже с вываренными костями.

Покормив пса, дед полез на сеновал и сбросил оттуда несколько охапок сена для лошади и коровы. Корова Зорька потянулась навстречу слюнявой мордой и ухватила клок сена. Лошадь же он любовно потрепал по гриве и положил ей охапку сена в ясли.Ло-шадь, хотя была уже немолода, но еще исправно тянула плуг в огороде и возила в санях дрова из леса. Был еще и кабанчик, ко-торый давно уже ныл и орал голодным криком, но ему еще пред-стояло подождать, пока дед сделает теплое месиво из вареной картошки и отрубей.

Старик пошел в избу и вынул из печки чугунок гречневой каши и кринку топленого молока. Наложив миску каши с молоком и отрезав ломоть ржаного хлеба, он прочитал "Отче наш", пере-крестился и, призвав благословение на снедь, деревянной лож-кой, не торопясь, стал есть кашу. Потом долго, до пота, пил крепкий чай с кусочком сахара. Пищу вкушал он без суеты, с благоговением, потому что, как истинно русский человек старо-го закала, считал трапезу продолжением молитвы. Накинув на плечи ватник, он вышел на крыльцо охладиться и, сев на сту-пеньки, свернул самокрутку. Всякие там новомодные сигареты он не признавал, а курил только крепкую сибирскую махорку "Бийский охотник", которую из Питера привозила ему дочь. Его старуха, тоже богомольная, часто корила старика за то, что сво-им табачищем коптит святые иконы, на что он отвечал:

- Ничего не могу с собой поделать. Фронтовая привычка, нарко-мовское табачное довольствие. Бог простит старому солдату, не взыщет.

Сегодня у него был трудный день. Надо было отвезти на лошади в райбольницу тяжело хворавшую соседку. Он вывел из хлева гнедого мерина, выкатил из-под навеса телегу, тщательно запряг и обладил Гнедко. Положив в телегу сена, сверху он настелил еще и половики, чтобы больной было помягче.

Больную вывели под руки и уложили в телегу, накрыв одеялом. Она была желта лицом, безпрерывно охала и крестилась исхуда-лой рукой. Старик посмотрел на нее и подумал, что уж не жили-ца она больше на свете. Может, зря везем? Но, не сказав ничего, повез ее в райцентр, до которого было двадцать пять верст. Теле-гу изрядно потряхивало на мерзлых комьях грязи и больная, пла-ча, просила деда Матвея ехать потише.

- Я и так, Маруся, еду шагом. До вечера только и доедем.

Не очень-то ему хотелось ехать: он считал это зряшной затеей, но, будучи добрым православным человеком, не мог отказать соседям, тем более, что помнил слова Апостола: "Друг друга тя-готы носите и тем исполните закон Христов". Да кроме того, другого транспорта в деревне не было, а о том, чтобы позвонить в район и вызвать машину, и говорить не приходилось: телефон давно не работал.

В больнице усталый молодой врач, оглядев больную и протирая очки, сказал деду:

- Зачем привез эти мощи?

На что дед ответил:

- Пока жива - лечи, а как помрет, тогда будут мощи.

Врач безнадежно махнул рукой, и больную увезли на каталке по длинному коридору, где пахло вареной капустой и карболкой.

Назад из райцентра он ехал уже в темноте и к своему дому при-был глубокой ночью. Пока он ехал, началась пороша и от снега все кругом посветлело. Распрягши мерина и обтерев ему потную спину пуком сена, он завел его в теплый хлев. Довольный мерин тихо заржал и, сунув морду в ясли, захрустел сеном. Нетоплен-ная изба за день выстыла, но старик чувствуя усталость, похле-бал чуть теплых вчерашних щей, выпил для сугрева стаканчик водки и, помолясь на ночь, лег спать, крепко закутавшись лос-кутным деревенским одеялом.

Утром старик, покормив Полкана, спустил его с цепи, чтобы пес побегал во дворе. Это была крупная свирепая собака, вроде московской сторожевой. Время близилось к полудню, когда старик возился у печки, приготовляя себе обед. Вдруг он услышал бешеный лай Полкана. Выглянув в окно, дед увидел стоящую на дороге машину, а у калитки трех крепких мордатых парней, которых облаивал Полкан, не пуская во двор. Старик, выйдя на крыльцо, приказал Полкану молчать. Тот продолжал скалиться и рычать на незваных гостей.

- Дед, - крикнул один из приезжих, - у тебя есть продажные ико-ны? Мы купим, или поменяем на новые. У тебя старые иконы?

- Я сам старый, и иконы у меня старые.

- Потемневшие?

- Да, маленько есть.

- Так продай их нам! Мы тебе хорошо заплатим.

- У меня продажных икон нет. Могу продать мешок картошки.

- На хрена нам твоя картошка?.. Мы хорошо заплатим и еще вод-ки дадим.

- Нет, и не уговаривайте.

- Пока мы с тобой по-хорошему говорим, но можем и по-плохо-му. Убери своего кобеля, а то пристрелим его. Ты вынеси хотя бы на крыльцо одну икону, покажи нам. Может, твои иконы и разговора не стоят.

- Сейчас вынесу!

Старик вошел в избу, закрыв дверь. Вскоре она немного приот-крылась и покупателей стали нащупывать вороненые стволы охотничьего ружья.

- Эй, ребята! Не сердите старого солдата. Убирайтесь отсюдова! Если убьете собаку, я буду стрелять. Уж двоих-то уложу навер-няка.

Гости всполошились и спрятались за машину.

- Да ты чо, дед, обалдел?! Да мы просто спросили. Не хочешь продавать - не надо. Молись себе на здоровье.

Один из парней махнул рукой:

- Да кляп с ним, с этим бешеным дедом. Еще и впрямь начнет стрелять. Одичал здесь в лесу, черт старый. Поехали в другое место.

Они сели в машину, хлопнули дверцами, и автомобиль, взревев, скрылся из вида.

Все чаще и чаще с севера прилетал холодный ветер-листодер. Дороги стали звонкими и твердыми, а по краям рек и озер нарос-ли тонкие льдинки. В декабре на промерзшую землю основа-тельно лег снег, и в означенный день старик стал запрягать в сани мерина, чтобы ехать на станцию, встречать старуху. Он выехал еще до света. Сани легко скользили по снежному перво-путку, и в полдень он легко добрался до вокзала. Поезд из Пите-ра прошел уже полтора часа назад. В зале ожидания он увидел свою старуху, клушей сидевшую на узлах и чемоданах. Старик молча перетаскал узлы и чемоданы в камеру хранения и вместе со старухой поехал в церковь. Привязав лошадь к церковному забору, вошли вместе в храм. В воздухе плавал синий кадильный дым, пономарь гасил свечки и лампадки, служба только что отошла, и народ расходился по домам. Над золотыми крестами куполов кружились и кричали галки, старухи кормили стаю го-лубей, на паперти нищие тянули руки и трясли пустыми кон-сервными банками. Кроме нищих во дворе сидела свора бездом-ных голодных собак. Старик с супругой подошли к батюшке под благословение. Тот радостно встретил старых знакомых:

- А, прилетели птицы небесные!

- Ну, батюшка, неужели моя многопудовая старуха похожа на птицу небесную?

- Известно, - сказал священник, - что кровь и плоть Царствия Небесного не наследуют, но душа праведная может там оказать-ся по Божией милости. Я давно знаю вас: что к Богу вы прилеж-ные, и Мать нашу Церковь любите и всегда отделяете Ей от щед-рот своих. Конечно, и вы не без греха, но стараетесь жить пра-ведно. Поэтому я и называю вас птицами небесными, прилетаю-щими сюда за Хлебом Жизни Вечной.

На исповеди старик покаялся, что иконных грабителей приш-лось пугнуть ружьем. Батюшка отпустил ему этот грех и, осве-домившись, вкушали ли они сегодня что-либо, вынес из алтаря Святую Чашу и причастил их.

Отвязав лошадь, они поехали к столовой, где взяли по тарелке мясных щей и заливного леща с кашей, а потом долго пили креп-кий чай с мягкими городскими бубликами.

Развеселившись, старик так старательно погонял мерина, что тот иногда даже пускался вскачь. Сани подскакивали на ухабах, и старуха сердито кричала на старика, придерживая узлы и чемо-даны, набитые вышедшими из моды дочкиными нарядами и го-родскими гостинцами. Доехали поздно вечером. Уже взошла полная луна, и мимо нее медленно проплывали серые ватные облака. Спущенный с цепи Полкан радостным лаем и неуклю-жими прыжками приветствовал хозяев. К своему удовольствию, старуха во дворе и в доме нашла полный порядок. Старик ната-скал березовых дров и затопил печку. В избе стало уютно и теп-ло. По случаю воскресенья у икон затеплили лампадки. В честь своего приезда старуха устроила богатый ужин с чаепитием и городской колбасой. После ужина долго молились вместе на сон грядущим и, вскоре, тихо отошли ко сну. Двери были заперты на большой железный крюк, во дворе бегал и лаял Полкан. В окна светила полная луна, за печкой завел свою песню сверчок, а пе-ред святыми образами теплился огонек в зеленой лампадке.

Рыжая кошка была такой маленькой, что еще не успела узнать о том, что рыжих кошек на свете не так уж много. Гораздо меньше, чем, например, серых. И о том, что рыжий цвет — не простой, как, скажем, цвет серый. Зато маленькая кошка знала, что такое друг. Ее друга звали Солнце.
Они познакомились недавно на крылечке дома. Солнце проплывало по небу и увидело внизу что-то очень рыжее. Солнце прищурилось и спросило:
— Это кто там? Не мой солнечный зайчик? Рыжка (в золотых лучах она правда казалась чем-то солнечным) подняла мордочку и ответила обиженно:
— Какой же я зайчик? Я — кошка. Меховая, а вовсе не солнечная.
— Точно, рыжая кошка. Да ты не обижайся. Разглядеть трудно: маленькая очень.
— Вырасту!
— Конечно,— прозвенело Солнце.— А мне показалось, зайчик мой сбежал без разрешения. Непорядок ведь?
Так они и подружились. Доброе взрослое Солнце проплывало над крылечком в полдень. Медленно, чтобы Рыжка погрелась в его лучах. А еще Солнце рассказывало ей, что происходит в небе, какая туча с какой молнией поссорились и какое облако за какую горную вершину зацепилось.
А маленькая рыжая кошка рассказывала Солнцу, как живут люди в своем красивом летнем доме.
Но однажды Солнце не пришло. Рыжка удивилась, посмотрела в небо и увидала серые тучи.
— Наверное, тучи зедерживают Солнце. Пойду навстречу,— решила она и осторожно спустилась с крылечка на садовую дорожку.
Раньше Рыжка не гуляла по дорожке: боялась уходить от крыльца. Но она знала, что дорожка идет в ту сторону, откуда приходило Солнце.
Маленькая рыжая кошка шла медленно, осторожно ставя лапки на дорожку. Вдруг тихий смех. Слева — роскошные ярко-красные маки.
— Вы мне смеетесь?— спросила Рыжка.
— Не тебе, а над тобой,— прошелестели маки.
— Почему?..
— Ну-у-у... Ты же смешная...
— Почему?
— Ну-у-у... Ты рыжая...
— Да,— согласилась кошка,— рыжая. А почему смешная?
— Так ведь рыжая!
Маленькая кошка не понимала, почему смеялись маки, но ей казалось, что смеялись не весело, а насмешливо.
— Ну и ладно,— просто так, сама не зная о чем, сказала маленькая кошка и пошла дальше. Слышит — кто-то тихо фыркнул и сказал:
— Совсем, совсем рыжая!
Маленькая кошка оглянулась и обрадовалась. Справа от дорожки расположилась стайка невысоких цветов. Цветом своим очень похожих на нее. Люди называют их ноготками.
— Привет,— весело сказала Рыжка,— и вы, и я — рыжие. Хорошо! А вот некоторые считают рыжий цвет...— И она замолчала. Потому что цветки-ноготки резко подняли лепестки и захлопнулись. Только один, наверное главный, цветок не закрылся и очень рассерженно посмотрел на маленькую кошку:
— Как ты смеешь называть нас рыжими? Это ты — рыжая.
— Да я-то, конечно, я знаю. Но разве вы не рыжие тоже?
— Нет!— совсем рассердился цветок-ноготок.— Мы оранжевые.— И он тоже закрылся.
Маленькая рыжая кошка пошла дальше. Ей было грустно: и Солнце не нашлось, и стало совершенно ясно, что рыжий цвет нравится не всем.
Наконец дорожка уткнулась в маленькую клумбу, на которой рос большущий куст прекрасных белых лилий.
— Ой!— только и могла сказать восхищенная Рыжка.
Одна чудесная белая головка склонилась, и лилия сказала томно:
— Ах, не надо восхищений. Они однообразны и утомительны.
— Хорошо, я восхищаться не буду, хотя вы очень красивы,— маленькая кошка, не раздумывая, подчинилась прекрасным цветам,— не буду, а спросить вас можно? Посоветоваться.
Гордые цветы были удивлены или, представь, польщены. Совета у них никто никогда не спрашивал. Ими только любовались.
— Скажите,— немного замялась Рыжка,— вот некоторым кажется, что рыжий цвет то ли плохой, то ли... ну... в общем, смеются... Вы не стали бы смеяться? Не стали бы? Правда?
— Конечно, мы не станем смеяться над тобой. Это недостойно нас.
— Что значит недостойно вас?—чуть насторожилась маленькая кошка.
— Это значит, что сами мы так прекрасны, что должны притвориться, будто не видим, что ты рыжая,— ответила самая красивая лилия.
— Будто не видите?
— Да.
— А если все-таки...
— Нет. Мы хорошо воспитаны..
— А другие цветы?
— Многие цветы,— прекрасная лилия смутилась,— попроще нас, могут вспомнить,— она заговорила шепотом,— детскую песенку-дразнилку: «Рыжий-рыжий, конопатый...» Дальше там тоже насмешливые слова.
— «Конопатый»...— задумчиво повторила маленькая рыжая кошка.— Еще и конопатый!— И она прикрыла лапкой нос, на котором ухитрились поместиться полторы веснушки.
А потом кошка, хоть и маленькая, выпустила коготки.
— Вы не видите? Так я сама говорю всем! Всем на свете! Я — рыжая, рыжая-прерыжая! Ясно? Ясно вам?— и заплакала маленькая кошка. Горько и громко.
Не плачь, кошка, все хорошо. Солнце вернулось!
— Солнце, Солнце,— стала рассказывать маленькая кошка,— я совсем рыжая, очень рыжая. Что же мне делать?
— Радоваться, сестричка,— спокойно ответило Солнце.
— Чему?— удивились цветы.— И почему она — ваша сестра? Вы шутите. Золотой Цветок неба!— Цветы иногда любили пустые красивые слова.
— Я не цветок, я просто обыкновенное небесное светило,— скромно сказало Солнце,— и я не золотое, я — рыжее.
— Рыжее???
— Да. Я — желтое? Нет, одуванчик желтый. Я — золотое? Нет, золотые шары — золотые. Я — красное или оранжевое? Нет, маки — красные, ноготки — оранжевые. И конечно, никто не скажет, что я — белое. как лилия. Выходит, я — рыжее.
— И я рыжая! Как Солнце, как Солнце!— запрыгала маленькая кошка.
— Мы, знаете ли, родственники,— улыбнулось Солнце. Молчали маки, ноготки, лилии. Зато раздался препротивный голос старой вороны. Она и прекрасные лилии, как это ни странно, дружили.
— Что кошка рыжая, как вы, Солнце, не спор-рю,— каркнула ворона,— а как с веснушками? У нее целых полторы. А у вас — нет! Как же вы без веснушек?
— Как?— испугалась маленькая кошка.
— Плохо,— вздохнуло Солнце,— мне веснушек очень не хватает. Вы, уважаемая старая ворона, конечно, знаете, веснушки — это подарок самой красавицы Весны. На всех подарков не хватило. Маленькой кошке хватило, а мне и вам — нет. Не повезло нам с веснушками, дорогая старая ворона.— Так сказало Солнце и добавило:— Пошли, Рыжка, а то мы с тобой до крылечка никак не доберемся.
— Пошли,— согласилась маленькая кошка, а обернувшись, все-таки сказала:— Не повезло вам всем с веснушками!
Сначала Солнце и кошка молчали. Потом Рыжка спросила:
— Они всегда будут злыми?— Они не злые,— спокойно ответило Солнце,— они глупые и не понимают, что рыжая кошка — это так же красиво, как белые лилии.
— Да?!
— Да.
— Я тоже не понимаю,— сказала маленькая кошка.
— Я же говорило: маленькая ты очень. Вот и не понимаешь.
— Вырасту.
— Конечно,— согласилось Солнце.

Небо было голубым. Просто голубым.
— Вы неплохо выглядите. Вам к лицу голубой цвет,— обронило ослепительно золотое солнце.
— Благодарю.— Небо расправило складки своего голубого наряда и замерло в ожидании новых похвал.
Но их не последовало. Солнце уже беседовало с какой-то далекой звездой.
— Вот как...— Небо растерялось.— Может быть, мои голубые одежды кажутся роскошному солнцу чересчур скромными? И солнце, похвалив меня, просто посмеялось? Напрасно... Ведь я все-таки небо!
Небо гордо расправило свою голубизну и велело явиться портному. Ветер, он с давних пор служил небу портным, прилетел тотчас.
— Мне бы хотелось выглядеть несколько... ну... знаете ли... уважаемый портной...— небо подбирало нужное слово,— несколько интересней.
— Интересней...— повторил ветер.— Не очень ясное пожелание, но попробую что-нибудь придумать.
Ветер взял охапку белоснежных маленьких пушинок-облачков и невидимой нитью сплел их в нежную, почти прозрачную накидку. Укрыв заказчика чудесной облачной шалью, ветер отлетел, посмотрел на свою работу со стороны, поправил два-три облачка и слегка подул.
— Что же, о небо, вы довольны?— почтительно спросил ветер.
— Да, спасибо, думаю, это подойдет. Небо снова взмахнуло шалью, пушинки-облачка побежали быстро-быстро. Небо само себе понравилось! Но солнце молчало.
— Придется,— нахмурилось небо,— снова позвать портного. Прилетел ветер.
— Новый наряд не понравился?— удивился он.— Слишком воздушно? Легко? Даже, может быть, легкомысленно?
— Возможно.— Небо недовольно сбросило облачную шаль.
— Не волнуйтесь,— заторопился ветер,— попробуем другой вариант" элегантно-строгий.
Ветер взмахнул одноцветным густо-серым полотнищем плотной облачности, набросил его на небесный свод, затем достал множество серебряных нитей дождя и, резко дунув, пустил их наискось. Получилось строго и нарядно.
Небо тряхнуло нитями дождя и украдкой взглянуло на солнце.
С надеждой взглянуло. Но золотое солнце то ли потускнело, то ли погрустнело. Так и эдак встряхивало небо блестящими дождевыми нитями, но печальное солнце молчало.
— Странно,— небо недовольно сбросило серебряные украшения,— неужели нельзя придумать что-нибудь необыкновенное?!
— Минуту, еще минуту,— заволновался ветер-портной,— я придумал для вас, о небо, великолепно эффектный наряд.
Ветер задул изо всех сил, пригнал тяжелые лиловые тучи, скроил из них величественное одеяние с золотыми пряжками-молниями.'
Рассерженное небо осталось довольно работой портного. «Теперь солнце, конечно же, восхитится моим нарядом»,— решило оно. Но солнце закрыло глаза, лучи его задрожали и поникли. Казалось, ему отчего-то больно.
— Не знаю, в чем дело,— удивилось, почти возмутилось грозовое небо,— этому золотому зазнайке ничем не угодить! Я так стараюсь, так стараюсь ему понравиться, а от него ни слова доброго.
Разгневанное небо сбросило чудесный с золотыми молниями наряд и осталось в своих обычных голубых одеждах.
«Пусть так,— думало небо.— Не буду больше наряжаться. Так и останусь просто голубым. Все! Хватит!»— сердилось оно.
Сердилось, сердилось, сердилось и вдруг слышит:
— Вы прекрасно выглядите. Вам к лицу голубой цвет.

Песенка не кончается

ЛЕН цвел чудесными голубыми цветочками, мягкими и нежными, как крылья бабочек, а пожалуй — и того нежнее. Его ласкало солнце, полива дождь — и льну все это было так же полезно и приятно, как маленьким детям, когда мать умоет их, а потом поцелует. Дети от этого хорошеют, хорошел и лен.

— Люди говорят, будто я уродился на славу и еще вытянусь в длину, — сказал однажды лен, — потом из меня выйдет отличный кусок холста. Как хорошо мне и как радостно знать, что из меня выйдет прок. Солнце меня веселит, а дождь освежает, и он такой вкусный! Ах, я так счастлив, так счастлив! Я самый счастливый на свете!

— Ну, ну! — отозвались колья в изгороди. — Ты еще не знаешь жизни, а мы уже знаем, — видишь, какие мы сучковатые!

И они жалобно заскрипели: Скрип, скрип. Скрипепец. Вот и песенке конец! — Вовсе не конец! — сказал лен. — Завтра опять будет греть солнце, опять пойдет дождик. Я чувствую, что расту и цвету. Я счастливее всех на свете!

Но вот раз пришли люди, схватили лен за макушку и вырвали с корнем. Как больно было! ПОТОМ Его положили в воду, словно собираясь утопить, а вынув из воды, держали над огнем, будто хотели изжарить. Ужасно!

— Не вечно мы можем жить в свое удовольствие! — сказал лен. — Приходится и потерпеть. Зато поумнеешь. Но льну приходилось уж очень туго: и мяли-то его, и ломали, и трепали, и чесали... Но вот наконец он очутился на прялке. Скррипепец! Скррипепец! «Ну что ж, я ведь долго БЫЛ очень-очень счастлив! — думал он, пока его так пытали. — Надо быть Благодарным за все хорошее, что выпало мне на долю! Да, надо, надо!... Ох!» И он повторял эти слова, даже когда попал в ткацкий станок.

Но вот наконец из него вышел большой кусок превосходного холста. Весь лен до последнего стебелька пошел на этот кусок.

— Какая это удача! Вот уж не думал, не гадал! Как мне, однако, везет! А колья, те ничего не понимают со своим скрипом: «Скрип, скрип, скрипепец, вот и песенке конец!» Песенке вовсе не конец. Она только теперь начинается. Нет, я счастливее всех на свете! Какой я теперь крепкий, мягкий. Белый, длинный! Это, пожалуй, получше, чем просто расти или даже цвести в поле. Там никто за мной не ухаживал, воду я только и видел, что в дождик, а теперь ко мне приставили слуг, каждое утро меня переворачивают с боку на бок, каждый вечер поливают из лейки. Ну, можно ли быть счастливее меня!

Холст взяли в дом, и он попал под ножницы. Ну и досталось же ему! И резали-то его, и рвали, и кололи иголками! Да-да! Нельзя сказать, что это было приятно! Зато из холста вышло белье.

— Ну вот только теперь из меня вышел толк! Во каково было мое назначены Как это хорошо! Теперь и я приношу пользу миру, а в этом ведь весь смысл, вся радость жизни.

Прошло несколько лет, и белье износилось.

— Всему на свете бывает конец! — говорило оно. — Я бы и радо послужить дольше, но нельзя же требовать невозможного!

И вот белье разрезали на тряпки. Оно уж думало, что ему совсем пришел конец, — так его рубили, мяли, варили... как вдруг оно превратилось в тонкую белую бумагу!

— Вот так сюрприз! — воскликнула бумага. — Теперь я тоньше прежнего, и на мне можно писать. Чего только на мне не напишут! Какое счастье!

И на ней написали замечательные рассказы. Слушая их, люди становились добрее и умнее — так хорошо и умно они были написаны. Какое счастье, что люди теперь могли прочитать их.

— Ну, этого мне и во сне не снилось, когда я цвела в поле голубыми цветочками,— говорила бумага. — И могла ли я в то время думать, что мне выпадет на долю такое счастье — распространять между людьми радость и знание. Я все еще не могу прийти в себя от восторга! Просто не верится! Однако это так и есть. Сама я тут ни при чем; я старалась только по мере моих слабых сил делать то, что следует... Стоит мне подумать: «Ну, вот и песенке конец», как тут-то и начинается для меня новая, высшая жизнь. Теперь я мечтаю отправиться в путь, обойти весь мир, чтобы все люди могли прочитать то, что на мне написано. Так и должно быть. Когда-то у меня были голубые цветочки, теперь каждый цветок расцвел прекрасной мыслью. Счастливее меня нет никого на свете!

Но бумага не отправилась в путешествие, а попала в типографию, и все, что на ней было написано, перепечатали в книгу, да не в одну, а в сотни, тысячи книг. Они могли принести пользу и доставить удовольствие бесконечно большему числу людей, чем бумага, на которой рассказы были написаны: странствуя по белу свету, она быстро истрепалась бы.

«Да, конечно, так будет вернее! — подумала исписанная бумага. — Это мне и в голову не приходило. Я буду жить дома, на отдыхе, и меня будут почитать, как старушку бабушку. Ведь я храню все, что на мне написано. Я останусь, а книги будут путешествовать по белу свету. Это разумно! Нет, как я счастлива, как я счастлива!»

Тут все отдельные листы бумаги собрали, связали вместе и положили на полку.

В один прекрасный день бумагу взяли и сунули в плиту: ее решили сжечь, так как в мелочной лавке ее отказались купить, — она не годилась на обертку для масла и сахарного песка.

И вот огонь охватил бумагу. Как она вспыхнула! — Уф! — сказала она и в ту же минуту превратилась в столб пламени, которое взвилось в воздух высоко-высоко. — Лен никогда не мог поднять своих голубых головок на такую высоту. А сияло оно таким ослепительным блеском, каким никогда не сиял белый холст.

— Теперь я взовьюсь прямо к солнцу! — молвило пламя и вырвалось в трубу. А в воздухе запорхали крошечные незримые существа, легче, воздушнее пламени, из которого родились. Их было столько же, сколько цветочков на льне. Когда же пламя погасло и от бумаги осталась только черная зола, они еще раз поплясали на ней, и там, где они касались ее своими ножками, возникали красные искры. Ребятишки выбежали из школы. Последним вышел учитель. Весело было смотреть на них! И дети запели над мертвой золой: Скрип, скрип,

Скрипепец.

Вот и песенке конец!

А незримые крошечные существа говорили: — Песенка никогда не кончается, вот что самое чудесное! Мы это знаем, и потому мы счастливее всех!

По мотивам сказки Г.Х. Андерсена
http://www.obitel-minsk.by/obitel-minsk_oid326116.html

Басни в исполнении Алексея Покровского http://www.rusich1.ru/publ/36-1-0-92

Плывет в лазури облако...Не Ты?

Весну качают ветви...Это Ты?

Мне улыбнулась радуга златая: «Это - Я».

Душа призналась тихо: «Жду Тебя...»

2008

Проклюнулся листик зеленый к апрелю

И радостно крикнул: «Я верю! Я верю!

Я верю, что небо всегда голубое,

Что солнце сияет всегда над землею,

Теплом меня нежно лаская и грея,

Чтоб начал на ветке я жить, не старея,

А ветер качать меня станет прилежно,

И жизнь моя будет идти безмятежно...»

Но тихо вздохнула листва у корней:

«Лишь осенью дунут ветра посильней,

Ты с веткой простишься своей дорогою

И к нам возвратишься, и станешь землею».

2008

Чистый дождь прошел над чистым лесом.

Словно в праздник - на душе светло.

И душа по-детски улыбнулась

Оттого, что солнышко взошло.

Оттого, что почки пробудились

На ветвях, разбуженных весной.

Оттого, что каждой звездной ночью

Светит сердце утренней звездой.

http://www.isihazm.ru/?id=1008

Добавлено (23.10.2011, 19:47)
---------------------------------------------
Сказка перед сном / Выпуск 2
pic
Год выпуска: 1999
Страна: Россия
Жанр: беседы перед сном
Продолжительность: 70 мин
Перевод: Не требуется
Режиссер: Артемий Владимиров
В ролях: священник Артемий Владимиров
Описание: Семь занимательных бесед для детей.
Как Николай Угодник спас нашу семью
О Солнышке
О Луне
О горлице и змие
Отроки в печи Вавилонской
О добром физике
О посте