Познание основ православной веры

Архим.Амвросий

Однажды известный американский психолог Роджерс гостил в Тбилиси. От своих коллег он узнал, что здесь существует неофициальная группа молодежи, которая изучает психологические проблемы, особенно проблемы взаимоотношений и общения. Он заинтересовался их работой и выразил желание познакомиться с руководителем этой группы Виктором Криворотовым. После беседы с ним Роджерс сказал: «Вы хотите на основе христианской концепции решать вопросы психологии, например, вы даете ребенку уже готовую нравственную программу, а на самом деле надо создать условия для свободного развития естественного нравственного потенциала, заложенного в самом ребенке, без внешнего воздействия и принуждения». На это Криворотов ответил: «Если в своем саду вы создадите возможность для свободного роста и размножения всех растений без разбора и устраните вмешательство садовника, то сорняк заглушит цветы». Роджерс не смог ничего возразить и только произнес авторитарным тоном: «Этого не будет», почти буквально повторив известное выражение чеховского героя: «Этого не может быть, потому что этого не может быть никогда»[2]. Присутствующие молча улыбнулись, и то слегка, чтобы не обидеть престарелого гуманиста, который был их гостем.

* * *

Несколько лет я служил настоятелем Свято-Георгиевской церкви в селе Илори. Этот храм всегда был очень почитаемым в Западной Грузии. В храме хранились две иконы, кованные из серебра, которые пожертвовал в церковь мегрельский князь Леван Дадиани. Они почитались чудотворными. Клятва перед иконой святого Георгия считалась священной и ненарушимой. В народе ходили предания о том, как за измену клятве, данной перед великомучеником Георгием Илорским, клятвопреступника постигало суровое наказание. Возмездие как тень преследовало его. Были случаи, когда подвергались бедствиям и даже полному исчезновению фамилии, в которых один из предков ложно клялся или нарушал слово, данное в Илорском храме. Слава о чудесах от икон святого Георгия, можно сказать, облетела всю Западную Грузию. Не было деревни, где не знали бы о силе великомученика Георгия, невидимо пребывающего в Илорском храме. Здесь многие получали исцеления, особенно от душевных болезней и того состояния, которое называется одержимостью демонами.

Во времена гонений, когда храм святого Георгия был закрыт, паломники не переставали ходить к его стенам, а местные жители с риском для себя сохранили иконы Великомученика, и когда храм вновь был открыт, то принесли их в церковь.

Множество паломников из Мегрелии приходило на поклонение святому Георгию, особенно в период от Пасхи до Пятидесятницы.

Однажды в Илори приехала женщина из Ткварчели с просьбой, чтобы я поехал причастить ее больного ребенка. Я взял Святые Дары, и мы отправились в город, находящийся в горах. Дорога представляла собой петли, как будто обвивающие горы. Вся окрестность утопала в зелени. Я первый раз был в Ткварчели; он расположен на нескольких площадках — широких горных полянах, возвышающихся друг над другом. Когда-то здесь было небольшое горное селение, но в этой местности нашли залежи угля, и деревня стала рабочим поселком, а затем быстро разрослась в город. Рассказывали, что река Гализга, протекающая мимо Ткварчели, раньше была прозрачной и чистой, как слеза. Старики говорили: «В Гализге половина воды, половина рыбы». Теперь она превратилась в черный мертвый поток, где промывают уголь. Там нет жизни, как в Мертвом море Палестины.

Многоэтажные дома в Ткварчели, построенные по стандарту, похожи друг на друга, как близнецы или отражения в зеркалах одного и того же лица. Мы поднялись на третий этаж и вошли в комнату. Мужчина, супруг моей спутницы, быстро поздоровался с нами и вышел. На кровати сидел ребенок, облокотившись на подушки. Когда я посмотрел на него, у меня затрепетало сердце, мне вспомнилась икона «Детство Иоанна Крестителя»: строгий, даже величественный вид был у этого десятилетнего мальчика, как будто он был не больным ребенком, прикованным неизлечимой болезнью к постели, а царевичем, принимающим гостей. Ребенок был слепым. Мать, сама фельдшерица, рассказала мне, что у него через три года после рождения обнаружили водянку мозга; врачи сказали, что жить ему недолго. «У нас в доме,— рассказывала она,— была икона Казанской Божией Матери, благословение от родителей. Я там же в палате, где лежал мой сын, бросилась на колени и представила, что я стою перед иконой Божией Матери. Я стала горячо молиться, чтобы сын мой не умер, чтобы Господь послал мне любой крест, только не смерть сына. И свершилось чудо. Мой сын остался жить, но был обречен всю жизнь проводить в постели: он ослеп и у него отнялись ноги. Я ухаживаю за ним, как за младенцем». Я задал вопрос, наверно, неуместный и грубый: «А если бы вы знали, что ваш сын будет таким страдальцем, то молились бы о его жизни?». Она посмотрела на меня как бы с укором и сказала: «Он — мое счастье, я люблю его больше всего на свете, мы молимся вместе с ним. Когда я на работе, то думаю: скорее бы прошло это время, и я побежала бы к своему сыну. Мы с моим мужем сменяем друг друга у постели ребенка; он также любит сына, но он неверующий, и для него болезнь ребенка еще бо€льшее горе, чем для меня. Мой сын иногда говорит мужу: «Почему мы не молимся с тобой, как с мамой?». Тот отвечает: «Ты молись, а я буду слушать тебя». Он неверующий, но умный человек и не хочет отравить своего сына ядом неверия».

Я видел в своей жизни великих старцев и подвижников, но дерзаю сказать, что почувствовал подобную благодать в этом десятилетнем слепом ребенке. Его мать сказала мне, что он постоянно молится: другой жизни у него нет.

Я исповедовал и причастил мальчика. Я рассказал ему об Иисусовой молитве, о книге, которая называется «Рассказы странника»[3]. Он внимательно слушал меня. На лице его была радость, тихая и глубокая радость от Причастия. Меня поразил еще тон его голоса. Обычно дети говорят эмоционально, как бы спешат поделиться тем, что они думают, что они видели, а он говорил со спокойствием и твердостью, как обычно говорят люди, прошедшие долгий жизненный путь. Это был ребенок-мученик и в то же время избранник Божий, я думаю, самый счастливый из своих сверстников.

Я видел в своей жизни благодатных детей, словно отмеченных особым знаком. Некоторых из них Господь берет к Себе в детстве, чтобы они не осквернились в болоте этого мира. Я видел одного умирающего ребенка: он упал в котел с кипятком и получил смертельные ожоги. Этому ребенку было три или четыре года. До этого мать часто приносила его в церковь для Причастия. Он умирал в тяжелых мучениях, но не кричал, не плакал; когда я пришел к нему, то он задал неожиданный для меня вопрос: «Почему хорошие дети умирают рано?». Я ответил: «Потому что их ждут Ангелы, чтобы взять к себе». Он закрыл глаза, и мне показалось, что он тихо улыбнулся на мои слова.

Я читал у одного из святых, что Господь принимает обращение человека во всякое время, но лучший возраст для духовной жизни — это детство, когда душа мягкая, как горячий воск. Поэтому лучший возраст для Иисусовой молитвы — раннее детство: чем раньше научить ей ребенка, тем лучше. Уже над новорожденным ребенком мать должна читать эту священную молитву. Ребенок ближе к духовному миру, чем мы. То, что мы пытаемся понять рассудком, он чувствует непосредственно и как бы впитывает в себя. Некоторые родители считают, что ребенок должен созреть, чтобы учить его христианству. Это великая ошибка. Душа ребенка обладает способностью особого духовного ви€дения и духовного проникновения, позже она теряет этот дар и становится похожей на молодое нежное дерево, которое постепенно обрастает жесткой корой. Есть предание о том, как к Сократу пришла мать с младенцем и спросила его, как надо воспитывать дитя. «Какого он возраста?» — спросил мудрец. «Ему только два года»,— ответила мать. «Поздно; его уже надо не воспитывать, а перевоспитывать»,— сказал Сократ.

* * *

Однажды меня вызвали в Зугдиди на погребение. Похороны в Мегрелии считаются одним из самых важных событий. Попрощаться с покойником и выразить соболезнование семье съезжаются родня и знакомые, до нескольких сот человек из разных городов и сел. В Мегрелии существует сложный ритуал — оплакивание покойника и его погребение с ярко выраженным и не лишенным некоторой торжественности трагизмом. Эта традиция ведет свое начало с античных времен, что дало повод древним историкам писать о «культе мертвых» в Колхиде (Западной Грузии).

Поминальная трапеза, как обычно, кончилась поздно, и меня пригласила к себе ночевать верующая семья, которая до этого не раз приезжала с другими богомольцами в Илори. Отец семейства — мегрел, скромный и даже застенчивый человек, в молодости каким-то образом, непонятным для меня, попал в заключение в Сибирь и там познакомился со своей будущей супругой. У них было двое детей, пяти и семи лет. В комнате на нижнем этаже, похожей на полупустую залу, горел бухар, спать никому не хотелось, и мы долго беседовали. В то время не было духовных школ и почти не осталось духовной литературы. Люди учились христианской вере по рассказам друг от друга, схватывая слова на лету. Разговор зашел о сухумских пустынниках. Хозяева спрашивали у меня, зачем надо людям уходить в горы, что они делают там. Я в ответ стал как мог рассказывать им о непрестанной Иисусовой молитве, которой занимаются в безмолвии пустынники. Мои радушные хозяева просили меня объяснить подробнее, что такое Иисусова молитва. Беседа продолжалась до полуночи. Мне казалось, что дети уже спят, но они, притаившись, слушали нас. На другой день перед отъездом хозяйка сказала мне: «Мой сын сегодня утром рассказал мне, что, послушав нашу беседу, он стал читать Иисусову молитву и повторял ее долго, пока не заснул. Он с удивлением говорил: “Как хорошо мне было этой ночью и утром, когда я проснулся, до сих пор у меня радость на сердце”». Мы попрощались, как родные. Меня отвезли назад в Илори, где я обнаружил сюрприз: в машину положили полную сумку провизии от поминального стола. В Мегрелии не принято готовить на похороны мясо, так что у нас была монашеская трапеза.

Я рассказал отцу Георгию (Булискерия) эту маленькую историю об Иисусовой молитве, и он сказал: «Очень хорошо, ребенок будет часто вспоминать эту молитву».

Мне рассказывали другой случай. Одна девушка поехала в Загорск[4], где старцы научили ее Иисусовой молитве, и она с тех пор старалась всегда иметь молитву в сердце и на устах. Через несколько лет она вышла замуж, но среди мирских забот и попечений не оставляла Иисусову молитву. Когда она готовилась стать матерью, то читала молитву вслух для того, чтобы ее слышало еще не родившееся дитя, и ей казалось, что ребенок во чреве молится вместе с ней. Затем после родов, когда она нянчила младенца, то читала над ним Иисусову молитву; тогда ребенок переставал плакать и затихал на ее руках. В ее комнате было несколько икон в святом углу, а на противоположной стене висели фотографии и картины. Она стала замечать, что ребенок часто устремлял свой взор в одну сторону — на икону Христа, сидящего на троне; долго и пристально смотрел он на этот образ, как будто узнавал давно знакомое и родное. Иногда выражение лица ребенка было такое, будто он видит кого-то в комнате, хочет сказать об этом, но не может.

Мать должна читать над головой своего младенца Евангелие и молитвы, особенно Иисусову молитву: это тот небесный бальзам, который она изливает на его душу. Когда ребенок начинает говорить, то первыми словами, которым должны обучить его родители, пусть будут имя Иисуса Христа и Иисусова молитва. Преподобный Иоанн Лествичник пишет, что когда человек проснется утром, то первой его мыслью должна быть мысль о Боге,— этим он освятит весь день (принесет начатки своих дел Богу)[5]. А детство — это утро жизни.

В детстве закладывается духовная основа человека. Один из святых сказал: «Первая краска, которой окрашены одежды, не смывается».

Ребенок встает утром в школу с трудом, как это наблюдается у большинства детей. Никакой физзарядки он не делает, но родители следят, чтобы он встал на молитву. Так пусть же молитва крошки будет проста, но горяча, идущая от сердца: «Господи! Я иду в школу! Помоги мне быть внимательным, быть прилежным, сообразительным. Сохрани меня от злых людей, от бед, от ошибок. Пошли мне, Господи, ангела святого, чтобы он мне помог и хранил меня. Я иду по Твоей воле, так благослови же меня, Господи!» И, перекрестясь благоговейно, пусть бежит малыш с сознанием, что идет исполнять дело, порученное ему Богом.

Но что мы наблюдаем на деле? Малыш наспех твердит заученные, непонятные ему молитвы, небрежно крестится, кладет поклоны и косится на часы. «Ах, как длинна эта молитва!» — думает он. Но сократить нельзя, его слушает бабушка. Вдруг телефонный звонок. Бабушка уходит. Какое счастье! Можно уйти поскорее, чтобы порезвиться с ребятами лишние минуты на школьном дворе. Малыш упустил длинный ряд поминальных молитв и имен, но зачем ему они? Он не знал этих людей, имена которых ему велено произносить, так не все ли равно для крошки, что ждет за гробом их души. «Да притом же они и так в раю, ведь бабушка говорит, что они были хорошие люди», — рассуждает он.

В школе ребята аппетитно завтракают сосисками, колбасой и т.п. А наш малыш смотрит на них с завистью и осуждением: «Греховодники! Ведь сегодня пост!» Постепенно недоброжелательство к товарищам, рожденное завистью и осуждением, растет у малыша. Он охотно дерется с товарищами и слывет за «нервного» и «недотрогу». Но проходит некоторое время и вот малыш уже дома не всегда и не сразу слушает родителей. Его наказывают, и он боится уже этих наказаний. Приходится ему скрывать свои проступки, опоздания, лень, шалость; приходится обманывать мать, отца и других. Так за чем же дело стало? Он вскоре купит себе в буфете сосисок, ведь «они» не узнают, а Бог? «Да я покаюсь на исповеди, скажу в общем: «не слушался», ну и все. Батюшка отпустит. Бог простит».

Так понемногу внутренно дитя «отделывается» от строгости и подвигов религии и начинает чувствовать себя бодрее и веселее. А кто как не родители виновны в том, что иго стало ребенку непосильным и он стремится его сбросить? Лучше бы они дали ему возможность питаться наравне с другими, играть и гулять вместе с товарищами, чем вынудили дитя свое скрывать, обманывать, лукавить и лицемерно молиться!

То же происходит и с телевизором, и с книгами. «Грех» не впускается в дом, и поэтому дитя стремится уйти из дома и насладиться тем, чем живут его товарищи. Длинные, непонятные церковные службы часто тяготят детей, они вздыхают и думают про себя: «Опять праздник! Опять пост! Как счастлив сосед, который часто ходит в кино и смотрит дома ТВ! Скорее бы вырасти и бежать из дома!»

Но эти мысли ребенок носит в глубине души, никому не говоря, ибо знает, что последуют нотации, длинные внушения, а то и наказания. До поры до времени, пока дитя боится ремня, оно терпит. Но вот ему уже 13-14 лет, и сын стал выше матери ростом. «С ним сладу нет — переходный возраст», — жалуется мать. О, нет, дорогая, теперь он вырвался, но жажда этой свободы зрела в нем давно — с 5-6 лет, и теперь родителям уже не взять его в руки. Надо было в 7-8 лет узнать душу его, не журить и таскать за собой по церквам, а пойти навстречу желаниям ребенка: купить ему ТВ, отменить (не следовало бы и начинать) посты и молитвословия, ибо молитве-то настоящей его не научили. Молитва есть беседа души с Богом, как с любящим Другом, а вашему сыну религия и Бог были преподносимы, как безконечные ограничения, томления и страдания. Вера, которая должна бы его окрылить и сделать счастливейшим из людей, стала с детства его бичом, отнимающим радости жизни; он рассуждал так: «Из-за того, что я верующий, мне нельзя, как всем, смотреть телевизор, а как это интересно! Нельзя читать ряд книг, а все о них говорят, все рассуждают, кроме меня. Я какой-то отщепенец. Из-за длинных безконечных церковных служб не хватает времени на спорт, на гулянье — вот я слаб и не закален, я стал из-за этого посмешищем для товарищей! К тому же я не могу позвать к себе моих школьных друзей, не могу быть ни с кем откровенным: родители меня не понимают, а от друзей я вынужден скрывать свою веру, иначе меня засмеют».

Подросток становится мрачен, озлоблен и скрытен, отказывается вскоре от всех внешних проявлений веры: от постов, от молитв, от церкви и т.д. Ужас родителей нельзя передать, но этого следовало ожидать с того дня, как они увидели скуку и тоску в глазах ребенка в ответ на их призыв к молитве, церкви и т.д.

Книга толкует о благодатных утешениях, которые должны заменить верующей душе земные блага. Но ведь до благодатных-то утешений надо дорасти? Дух-то Божий надо стяжать? Надо побороть в себе дурные наклонности, а борец-то должен быть прежде всего с умом. А ума-то как раз и нет у дитяти. Поэтому «иго» религии его тяготит и сломит, если оно возложено на него с детства и не осторожно, а со строгой требовательностью.

Надо бояться «пересолить» больше, чем недосолить. Не всякой душе дано с детства ощущать веяние Духа Святого. Насильно благодать душе не привьешь. Если тот, кому даны четыре таланта, чувствует Бога и отраду пребывания с Ним с младенчества, то тот, кому даны лишь два, почувствует эту же благодать лишь на краю могилы, свершив уже свой жизненный путь, полный подвига. Так не надо нагружать дитя всеми внешними формами религии, чтобы отрок не отбросил свои «два таланта», не закопал их, решив, что пять ему все равно не приобрести, так стоит ли стараться приобретать четыре? Но Господь дал второму ту же награду, что и первому, потому что у Него в «хозяйстве» нужны всякие сосуды — и глина, и металл, и фарфор, и хрусталь. Так и у всякого своя мерка на молитву, лишь бы она шла от сердца и горела любовью к Богу, чтобы религия была юной душе отрадой, опорой, руководством в жизни, а не тяжким бременем, мешающим идти. Помоги Бог воспитателям, поистине мудрость нужна им, о чем да просят они Бога усердно и горячо. Нельзя подходить всегда лишь схематично к вопросу воспитания детей. Надо учитывать наследственность и то, что сами родители — грешные люди. Ведь в притче своей Господь сказал: одному дано пять талантов, другому — два, иному — один. Если требовать с ребенка, которому дано два, то же, что с того, кому дано пять, то воспитатель промахнется: сломится душа ребенка от излишнего напряжения. А статьи книги написаны так, как будто родители уже святы и должны быть святы их плоды. На самом-то деле родители сами без конца падают (греховно), и дети с пеленок видят вокруг себя грех. Так как же их наказывать тем, кто сам не мог искоренить грех в себе и сам испортил свое дитя?

Не услышим ли мы голос Господа: «Сначала вынь бревно из своего глаза...»

Поэтому основное внимание родителей должно быть направлено на свой духовный рост, на воспитание себя самого. Кто себя не сумел воспитать, как сумеет воспитать другую душу? До семи лет, пока ребенок слов не понимает, его можно заставить силой повиноваться, то есть применить наказание. Но в отроческом возрасте надо действовать лишь убеждением, иначе будет одно зло: кончится дружба между воспитателями и детьми, кончится и влияние старших. Надо твердо помнить: «Насильно мил не будешь». Если ребенок не любит отца и мать, то зря они стараются подбирать ему книги, общество и т.п. Он ускользнет от из влияния. Поэтому прежде всего надо беречь любовь и уважение к себе детей. Потеряв это — потеряешь и детей. Поэтому можно зачастую сделать ослабление к своим требованиям, то есть быть снисходительными и прощать, как и Христос прощает нас.

Бог — есть Любовь. Если нарушен этот принцип — нарушено все в семье. Напрасны тогда иконы, лампады, посты, кресты, духовное чтение, молитвословия. Нет любви в семье — значит, нет среди нас и Бога. А любовь не раздражается, не гордится, не ищет своего. А в какой семье нет подобного греха? Дети все чувствуют, чувствуют и уход благодати из семьи. Остается внешнее, без внутреннего содержания. Соль, потерявшая силу.

Слава Богу, что у нас есть Таинство покаяния, после которого надо начинать все сначала. Прежде всего надо воззвать к Богу и попросить Его от всей души помочь подняться из этой пропасти, в которой мы находимся. А с ребенком нужно идти нога в ногу: вникать в его желания, объяснять их ему, помогать разбираться в картине, в книге, в жизни, указать, к чему что ведет, ибо грех в жизни часто украшен красивой, обольстительной оболочкой, а потому сильно влечет немудреную простую душу ребенка. Пусть дети лучше смотрят фильмы дома, чем на стороне, ибо дома есть родители. Если запрещать то, что дети желают, то они начнут обманывать, и один грех повлечет за собой другие. Наказание отвратит детей окончательно, и все слова родителей будут «как об стенку горох».

Родителям надо учитывать, что враг безпрестанно сеет плевелы в душе неокрепшей, неразумной, податливой. Поэтому надо засевать самим душу, интересоваться всем, чем интересуются дети, и помогать им разбираться, что на пользу душе, а что во вред. Главное — контакт с детьми и добрая совесть перед Богом.

Родителям всегда надо учитывать, что душа изменчива и всю жизнь свою способна принимать как хорошие семена, так и плохие. Что касается «духовных радостей», то до этих радостей надо детям еще дорасти духовно, а пока надо дать им доступную радость."
http://www.library.pravpiter.ru/book_6/5.htm