Познание основ православной веры

Объяснения надо искать в нашем нежелании преследовать себя. Может быть, мы побеждаем в себе большие и пагубные страсти, но и только. Маленьким страстишкам мы даем волю расти сколько угодно. Мы не растрачиваем чужого, не крадем, но охотно осуждаем; не пьянствуем, но неумеренно пьем чай и кофе. Сердце остается наполненным страстными желаниями, корни не вырваны, и мы блуждаем в чаще, которая выросла от жалости к себе. Ты должен вырвать самый корень жалости к себе и тогда ты поймешь, что то, что тебе сейчас кажется невыносимым, есть именно то, что тебе на пользу. Ты смотришь через призму жалости к себе и потому твой горизонт узок. Ты связан любовью к себе, освободись, и зло отступит от тебя.

Подави в себе пагубное желание к самоугождению во всех его формах. Заглуши свое желание к наслаждению. Будь строг к себе; не давай своему плотскому «я» те взятки, которых оно настойчиво требует. Ибо все получает силу посредством повторения, но отмирает, если не дают ему пищи. Но следи при этом тщательно за тем, чтобы ты, закрывая главный вход злу, не оставил бы открытой лазейку, через которую зло может ловко прокрасться под иным видом.

Будет ли тебе польза в том, что ты будешь спать на твердой постели, но вместе с тем наслаждаться в ванне? Или стараешься избавиться от курения, но не обуздываешь свой язык? Или, побеждая болтливость, читаешь захватывающие романы? Или не читаешь романов, но даешь волю мечтаниям и сладострастной грусти? Все это — различные виды одного и того же явления: ненасытного желания удовлетворить свою потребность к наслаждению.
Ты должен искоренить в душе самое желание жить в довольстве и наслаждении. Ты должен научиться любить бедствия, скорби и трудности. Ты должен научиться следовать заповедям Христа: не празднословить, не украшать себя, быть покорным начальникам, не смотреть на женщину с вожделением, не раздражаться, и многому другому. Ибо все эти заповеди даны нам не для того, чтобы мы делали вид, будто их не существует; милосердный Господь дал их нам для исполнения. Если кто хочет идти за Мною, отвергнись себя, — говорит Господь (Мф. 16, 24). Он предоставил нам свободный выбор — если кто хочет, и свободный личный труд — отвергнись себя."
«Если мы отвергаемся себя, то кого мы тогда встретим?» — спрашивает св. Феофан Затворник; он же дает и ответ: «Тогда мы встретим Бога и ближнего». Первым условием для того, кто ищет освобождения во Христе, является отвержение себя; только таким образом средоточие нашего существования может быть перенесено от нас самих ко Христу, Который есть и Господь, и наш ближний.

Это значит, что все попечение, заботы и любовь, которыми мы окружали себя, переносятся естественно, незаметно для нас, на Господа, а тем самым и на нашего ближнего (Мф. 25, 34-40). Лишь таким образом левая рука не знает, что делает правая, и милость твоя будет в тайне (Мф. 6, 3-4).

Пока мы угождаем себе, мы не можем угождать ближнему во благо, к назиданию (Рим. 15, 2). Наши попытки в этом направлении будут ложными, ибо они творятся по нашей собственной воле и исходят из нашего желания угождать самим себе. На это надо обратить особое внимание, так как мы можем легко заблудиться по дороге благодеяний и услуг, удовлетворяющих нас самих, и эта дорога, безусловно, ведет к болоту самооправдания. Углубись в себя, тщательно проверь себя и ты заметишь, что многие из этих, вроде бы самоотверженных поступков исходят из потребности заглушить свою совесть, иначе — из твоей постоянной привычки ублажать себя и жить для того, чтобы угождать только себе (Рим. 15, 1).

Для Господа, Который есть любовь, мир и благость, несообразны суетливость и шум самоублажения, хотя бы оно и было в скрытой форме. Проверь себя: если ты расстроишься или опечалищься, или даже раздражишься хотя бы немного, встречая препятствия в задуманном тобою благом деле, тогда знай — источник его был мутный.

Ты спросишь, почему? Люди опытные ответят тебе: внешние препятствия и сопротивление встречает только тот, кто не покорил свою волю Господу; Господу же препятствия немыслимы. Действительно самоотверженный поступок не мой, а исходит от Господа, и поэтому не может встретить препятствий на своем пути. Лишь для моих собственных планов, моих собственных желаний — работать, изучать, отдыхать, есть или оказывать услугу ближнему — могут встретиться препятствия, и потому, что они «мои», — я огорчаюсь.

Но для того, кто идет узким путем, ведущим к жизни — ко Господу, есть только одно препятствие — его собственная греховная воля. И если человек задумал что-то и ему не дозволено исполнить это — как может он огорчаться? Ему вообще не следует строить планы. Не давай вводить себя в заблуждение. Христианин должен поступать так, как поступал Господь (1 Ин. 2, 6), Который не искал Своей воли (Ин. 5, 30), был рожден на соломе, постился сорок дней, бодрствовал ночи в молитве, изгонял злых духов, исцелял больных, Ему негде было преклонить голову, и, наконец, Он дал себя на оплевание, бичевание и распятие.

Подумай, как ты далек от этого. Постоянно спрашивай себя: бодрствовал ли я хоть одну ночь в молитве? Постился ли я хоть одни сутки? Выгнал ли хоть одного злого духа? Дал ли я себя без сопротивления на оскорбление и биение? Распял ли я действительно свою плоть, а не искал ли всегда и прежде всего своей воли? (Гал. 5, 24). Держи это в памяти все время.

Что значит: отвергнись себя? Кто действительно отвергается себя, не спрашивает: счастлив ли я? или: получу ли я успокоение? Все такие вопросы отпадают, если ты действительно отвергаешься себя; этим ты уже отказался от своего желания счастья, как земного, так и небесного."
"Мiру принадлежат наши страстные желания и стремления. Св. Исаак Сирин перечисляет их: приверженность к богатству и к собиранию каких-либо вещей; телесное наслаждение; желание почестей, от которого проистекает зависть; желание главенствовать, властолюбие; желание наряжаться и нравиться; искание человеческой славы, которая бывает причиной злопамятства; излишняя заботливость и боязнь за здоровье своего тела. Все это от мiра и, соединенное вместе, обманным образом опутывает и держит нас связанными твердым обручем.

Хочешь ли освободиться? Испытай самого себя и уясни себе, с чем тебе следует бороться, чтобы приблизиться к Богу. Ибо дружба с мiром есть вражда против Бога, и кто хочет быть другом мiру, тот становится врагом Богу (Иак. 4, 4). Вольных просторов достигнет только тот, кто оставит тесную долину с присущими ей занятиями и удовольствиями. Никто не может служить двум господам (Мф. 6, 24). Одновременное пребывание в долине и на высотах невозможно.

Чтобы облегчить себе путь ввысь и легче сбросить с себя давящую тяжесть, ты можешь по возможности чаще задавать себе вопросы, подобные таким: почему я иду на концерт или в кино, себе ли в угоду или ближнему? Распинаю ли я плоть, когда ем вкусную пищу? Отдаю ли свое имение, позволяя себе увеселительную поездку или покупку платья? Смиряю ли я и порабощаю ли тело свое, развалясь в удобном кресле? Вопросы можно разнообразить и умножать, соразмеряя их с твоими жизненными привычками и их соотношением к жизни по Евангелию. При этом ты должен помнить, что верный в малом и во многом верен (Лк. 16, 10). Не бойся страданий, они помогут тебе выйти из тесной долины, где ты странствовал по плотским похотям, исполняя желания плоти и помыслов (Еф. 2, 3).

Ты должен задавать себе такие вопросы без пощады, но только себе одному. Никогда и ни в коем случае, даже в мыслях — другим. Как только ты предлагаешь такой вопрос твоему ближнему, а не себе, ты присваиваешь себе место судьи и этим самым подвергаешь суду самого себя. Этим ты утрачиваешь все то, что приобрел своим воздержанием; ты сделал один шаг вперед, а десять назад, и тогда тебе остается только плакать над своим падением и гордым самомнением."
http://www.roca-sobor.org/ru/library/ascetics/way_of_ascetics

1. Не ищи покоя и утешения в мире сем временном, ибо никогда не найдешь их. Если и все искусство употребишь, не насладишься тишиною и прочным утешением в веке сем, потому что тленное и временное устроение его не может дать душе мира и покоя, если Сам Господь — благодатию Своею — не упокоит и не дарует ей мира, как Сам Он сказал: мир Мой даю вам; мир Мой оставляю вам (Ин.зач.48). Во Мне мир имейте и покой, а не в чем-нибудь другом.

2. Подумай, где и в чем найдешь мир и покой? Где получишь тишину и прочное уте­шение? В славе ли мира сего? В богатстве ли временном? В пище ли и питие? В сластях ли и похотях плотских? Во сне ли и лености? В красоте ли и любви плотской? Или в другом чем-либо? Но от всего этого нигде нет ника­кого мира и покоя, а одно только непрестан­ное томление и смущение души.

3. Но размысли внимательнее: есть ли покой и тишина в славе и почитании мира се­го? Воистину здесь нет тишины и покоя, ибо слава мира сего скоро изменяется и часто бы­вает смешана с бесчестием и клеветою: ныне люди много почитают, а на утро бесчестят, ныне хорошее говорят, а завтра худое; одни славят и почитают, а другие порочат и поно­сят; ныне некто был славим и почитаем, а на­завтра неожиданно подвергся бесчестию. Слава мира сего никогда не пребывает во всех отношениях равною, не стоит в одном и том же виде, но всегда и непрестанно изменя­ется, как луна.

4. Нет ли покоя и тишины в богатстве и имении? Нет, ибо богатство скоро исчезает и погибает: оно обыкновенно сопровождается великим попечением и беспокойством и ни­когда не дает человеку мира и покоя. Чем больше богатства, тем больше забот и трево­ги. Если бы кто собрал богатство и всего ми­ра, никак не избавился бы от забот и вожде­лений: не удовлетворился бы этим, но желал бы большего. Такой сам себе не доверяет, все­гда находится в опасении и страхе, как бы от чего-либо не оскудеть. Он всегда мучится от зависти других, от нерасположения к себе всех — и никогда душа его, ни днем, ни но­чью, не бывает покойна.

5. Нет ли покоя в пище, питие и плотских сластях? И здесь нет никакого покоя. Какой покой объевшемуся? Одно пучение живота, отягчение желудка (сирища), иногда изрыга­ние, хрехотание в горле, расседание чрева: чем усладился, тем же и огорчился. Так же и у упившегося — головная боль, трясение рук, помрачение разума, изменение взора, окаме­нение в молитве, лишение Господней благо­дати, а потом скорбь, и лютая печаль, и бо­лезнь; да и самое-то заготовление и употреб­ление пищи и пития обыкновенно бывают сопряжены с великою молвою и попечением.

6. Нет ли тишины и покоя во сне и лено­сти? И тут нет желаемого покоя и тишины, но — расслабление, бесчувствие, уныние, тьма, помрачение, тяжесть, безнадежность, пустота: уснуша, сказано, сном своим, и ничтоже обретоша (Пс.75:6). Да и самое-то долгое, плотское опочивание приносит тя­жесть, нездоровье и расслабление. И вообще, нет в сне вожделенного покоя, но мрачные ночные мечтания — мечтания ложные, пре­лестные, бесовские, и больше ничего.

7. Есть ли покой в плотской любви — в сладострастном, бессловесном похотении? Нет и в этом покоя. Ибо плотская любовь не есть истинная любовь, но ложная, лицемер­ная, прельстительная, недоуменная, невер­ная, продолжающаяся до тех только пор, по­ка в ней все совершается по желанию и стра­сти. Насколько больше кого плотски возлю­бишь, настолько больше тому бессловесно поработишься, настолько больше любимый лукавит, хитрит, растлевается, развращается, держит себя пред глазами так, а за глазами иначе — гордится, самолюбствует. Итак, в плотской любви никогда не найдешь истинной тишины и совершенного покоя, а най­дешь одну только суетность и смущение, бе­зумное себя связание, и прельщение, и от Бо­га отчуждение.

8. Итак, всуе мятется всяк человек, всуе мятется всяк земнородный, убо образом хо­дит человек, обаче всуе мятется, говорит пророк (Пс.38). Воистину напрасно волнует­ся всякий живой человек, ища себе покоя в земных и тленных вещах, ибо никогда не найдет его. Потому-то Господь, милуя и щадя Свое создание, предоставил нам лучшее — намеренно сократил сию жизнь нашу, дабы мы напрасно не трудились много и не заботи­лись бессмысленно о вещах мимотекущих, как и Сам Господь сказал многопопечитель­ной Марфе: Марфо Марфо, печешися и молви­ши о мнозе, едино же есть на потребу: Мария же немногопопечительная благую часть избра, яже не отымется от нея вовеки (Лк.зач.54). Этими словами Господь показывает, что на­прасно человек суетится — сокровиществует, ибо невесть кому собирает. Итак, в мире сем нет истинного покоя и тишины ни в какой ве­щи, а есть только одно непрестанное смяте­ние и великое томление души.

9. Мир, тишина и вечный покой в одном только Боге и в благодати Пресвятого Духа. Там — радость, там — веселие, там — безпеча­лие, безсмертие, безбоязненность. Там мир невозмутимый, покой всегдашний, радость нескончаемая, вечное наслаждение, всегда услаждающее человека. Только возлюби ис­тинно всем сердцем Господа, и — вкусивши — опытно познаешь, яко благ Господь, тогда сам сильно пожелаешь разлучения с телом и всегдашнего пребывания с Господом. Ибо Он щедр и милостив, благоутробный Отец щед­рот и Бог всякой утехи. Он есть вечный по­кой. Один только Он Сам упокоит и утешит душу нашу и скажет ей: «Прииди, вся добрая ближняя Моя, и порока несть в тебе. Гряди от Ливана невесто, гряди от Ливана. Усердны нас сотвори, сестро наша — Невесто», как го­ворит Соломон (Песн.4) — и таким образом соделает ее наследницею всех благ Своих.

10. Потому Единого Бога возлюби всем сердцем — да обрящешь вечный покой и ти­хое пристанище душе своей и сподобишься присносущного наслаждения. Ибо любовь Божия присносущна (вечна), желание Его не­исповедимо и утешение Его нескончаемо — всегда веселящее человеческую душу. Лю­бовь Божия ненасытна и превосходит тьмами тем всякую любовь плотскую, всякое жела­ние земное. Желание Божие безгранично и всю душу соделывает светлою, зрящею, про­свещенною, радостною, веселою, бесстраст­ною, беспечальною, неленостною, неусып­ною, несокрушимою, нескучающею, неалчущею, нежаждущею, но всегда всех благ преис­полняемою и насыщаемою. Устроив так души всем сердцем возлюбивших Его, Господь от­рет всякую слезу с очей их и отымет от них всякое воздыхание. О, Божественная любовь! О, Божественное желание! О, Божественная сладость и утешение! Блажен, кто сие примет о Христе Иисусе — Господе нашем! "
http://dearfriend.narod.ru/books/other/dr/25.html

Смеpти, как известно, безpазлично – богатый или бедный, стаpый или молодой, кpасивый или уpодливый, поэтому так случилось, что богач и бедняк умеpли в один день.

Небесная доpога становилась все кpуче, богач часто останавливался и пpисаживался отдохнуть. Бедняк теpпеливо ждал его.

Так подошли они к вpатам Цаpствия Небесного. Богач увеpенно постучал в них тяжелым пpивpатным кольцом, ему не откpыли. Рассеpдившись на задеpжку, он стал тpясти вpата и колотить по ним кулаком. Тут вpата пpиотвоpились, апостол Петp пpигласил путников войти и сказал богачу:

– Это ты так нетеpпеливо ломился сюда? Ты должен понять, что здесь ты не на земле, твои богатства и важность здесь ничего не стоят.

Богач стpусил и пpитих. Апостол Петp пpивел их в большую кpуглую залу с великим множеством двеpей и сказал:

– Я отлучусь ненадолго, а вы отдохните тут и обдумайте, что каждый из вас хотел бы иметь в Цаpствии Небесном. Когда я веpнусь, не цеpемонтесь, пpосите, что угодно.

Святой апостол ушел и скоpо веpнулся, а богач и бедняк уже pешили, что бы они хотели иметь в вечности.

– Говоpи сначала ты, сказал апостол Петp бедняку, однако тот и pта не успел откpыть: богач, побоявшись, что бедняк отнимет у него счастье, жадно закpичал:

– Я, я пеpвый!

– Ну что ж, говоpи ты, – усмехнулся апостол.

Богач захотел, чтобы здесь у него был замок из чистого золота, какого нет даже у импеpатоpа. Чтобы на завтpак ему всегда подавали шоколад, к обеду жаpеную телятину, яблочный паштет и молочный pис с жаpеной колбасой. Это были его любимые кушанья. У богача было столько пожеланий, что апостол Петp записывал за ним – все запомнить было очень тpудно.

– Больше ты ничего не хочешь? – спpосил он.

– Да, да, – вскpичал богач. – Чтобы после завтpака у меня всегда была газета, а в подвале столько денег, что я не мог бы их сосчитать.

– Будь по-твоему, – сказал апостол, подвел богача к одной из двеpей, впустил в нее богача и задвинул за ним большой железный засов.

Богач очутился в пpекpасном, сиявшем светом и огнями двоpце. В нем все было золотым – и стены, и полы, и потолки, кpесла и столы, окна и даже стекла в окнах.

Богач надел зеленый шелковый, вышитой халат, сел в кpесло, и ел, и пил, и все шло так отлично, как и пpедставить нельзя. Каждый день он спускался в подвал и пеpесчитывал деньги, котоpым не было ни счету, ни меpы.

Так пpомчалось пятьдесят, и еще пятьдесят лет – целый век. А что такое целый век для вечности? Ничто. Пылинка.

Но богачу за эти сто лет pоскошный замок так надоел, что он пpоклинал тот день, когда зашел сюда. Изо дня в день телятина, паштет и жаpеная колбаса, изо дня в день одна и та же газета, изо дня в день пеpесчитывание денег, на котоpые здесь все pавно ничего нельзя было купить.

Богач откpывал окна двоpца, смотpел вниз и ввеpх. Но как светло было в замке, так темно и чеpно было за окном. Такая стpашная тьма, что вытяни pуку и не увидишь пальцев.

В нестеpпимо ужасной скуке пpоползла пеpвая тысяча лет. На двеpи заскpипел засов и в замок вошел апостол Петp.

– Как самочувствие, ваша милость? – спpосил он.

– Ах ты, стаpый обманщик, – топая ногами и бpызжа слюной, завопил богач. – Ты зачем посадил меня в эту тюpьму?

– Разве я? – удивился апостол. – Я только исполнил твое пожелание.

– Ты же знал, что нет мочи теpпеть, когда тысячу лет повтоpяется одно и то же?

– Конечно, знал, – согласился апостол. – Но ведь нужно очень хоpошо подумать, что хочешь иметь в вечности, а ты так спешил, что не дал своему pазумному товаpищу слово вымолвить.

– Вот он ваш хваленый pай! – гоpько пpовоpчал богач.

– Ты что же, полагаешь, что ты в pаю?

– А где же я? – ахнул богач.

– В аду.

Тогда понял богач и эту невыносимую скуку, и мpачную тьму за окном, упал в кpесло и отчаянно заpыдал.

Святой Петp стоял возле него и считал его слезы, и когда насчитал их сто тысяч, сказал ему:

– Ну, хоpошо. Пойдем со мной, я тебе что-то покажу.

Они поднялись по лестнице на чеpдак, долго блуждали там сpеди всякого хлама, пока пpишли в маленькую тесную комнатку. Апостол Петp отвоpил в веpху стены оконце, на лоб упал ему лучик света и богач увидел, как язычок пламени вспыхнул на лбу апостола.

Петp пpидвинул к стене табуpетку и сказал:

– Тепеpь смотpи.

Богач встал на табуpетку, но оконце было высоко, он поднялся на цыпочки и в узенькую щелку увидел истинное Небо. Там на Своем облитом неземным светом тpоне восседал Господь во всей Своей славе, выше облаков и звезд. Вокpуг летали ангелы, стояли святые угодники, и слышалось дивное пение.

– А это кто? – пpостонал богач. – Кто там сидит на скамеечке ко мне спиной?

– Это твой сосед, бедняк. Когда я спpосил о его желаниях, он сказал, что хотел бы иметь всего лишь одну маленькую скамеечку, чтобы сидеть на ней у подножия Господня тpона.

Апостол Петp неслышно ушел, а богач стоял, вытянувшись в стpунку, смотpел в оконную щелочку и вечность текла незаметно – тысяча лет за тысячей.

Конастантин Победоносцев."

Христос — Живая Истина: “Аз есмь... истина и жизнь" (Ин. 14, 6). Жизнь безначальная, никем и ничем не ограниченная, ни обусловленная, совечная Отцу, от Отца неразлучная, неотделимая. Его любовь и Его Свет — прикасались ко мне на ранней заре моей жизни. Однако и сей дар благодати не предохранил меня от скольжения в бездну мрака небытийного. На переломе созревавшей молодости я совершил великий грех: в безумном движении невежественной гордости я “оставил” Его ради иного, воображаемого Сверх-личного Абсолюта. Преодолев добрый навык молиться моему детскому Богу, я в часы медитации стремился к абсолютному Бытию. Я совлекался, как мне казалось, всего относительного, что связано с различными формами: видимыми или невидимыми, чувственными или мысленными. Я упорно уходил во мрак неведения, чтобы чрез совлечение всего преходящего достичь Того, Что или Кто трансцендирует грани всего изменяемого, колеблемого. Случалось, я испытывал некий “покой” и не чувственно-плотски услаждался этим состоянием. При более полном порыве к неименуемому, всетрансцендирующему Бытию-Небытию я видел мой ум как свет. Я не гнался ни за чем на этой Земле, кроме как к вечному. Параллельно с этим я напряженно искал выражения в картине красоты, свойственной едва ли не всякому природному явлению. Тот период моей жизни кто-либо мог бы счесть полным вдохновения, но я вспоминаю его далеко не с любовью: я понял, что я предавался своеобразному “упокоению”, которое было по существу своему — самоубийством в метафизическом смысле.

Из этого ложного положения я никогда бы не вышел своими силами, но Господь пожалел меня и настиг, б.м., в последний момент. Сотворил Он сие чудо милосердия, посетив мое сердце, которым немалое время я пытался пренебрегать. Не вижу путей рассказать последовательно о духовных событиях того времени. Как бы вдруг — мне стало ясным до очевидности, что мое искусственное погружение в отвлеченную умную сферу не приведет меня к достоверному познанию о Перво-Начале всех начал. Чрез мои аскетические совлечения всего относительного — я не достигал реального единения с Искомым мною. Мои мистические опыты носили негативный характер. Не “чистое Бытие” представало предо мною, но смерть для всего меня, включая мое персональное начало.

Заповедь: люби Бога всем существом твоим и ближнего твоего, как самого себя (ср. Лк. 10, 27) - неожиданным для меня образом встала пред моим умом в ее евангельском контексте: бытийное слияние с Богом совершается чрез любовь. И так, то, что прежде отвело меня от Евангелия: “любить” мне показалось тогда, в тот странный час на московской улице недостойным психологизмом, — теперь проникло в сердце мое и ум как свет истинного познания: бытийное единение происходит в акте любви. Евангельское понятие любви идет несравненно дальше нашего психического или плотского понимания. Бог моего детства возвратился ко мне во свете разума.

Христианская жизнь слагается из сочетания двух воль: Божественной — вечно единой, и человеческой — подверженной колебаниям. Бог открывает Себя человеку многоразличными путями. Он не насилует воли людской. Если мы с любовью воспринимаем Его к нам приближение, то Он часто посещает душу с кротостью и смирением Своим. Может случиться, как о том свидетельствует история христианской веры, что Он явит Себя человеку в великом Свете. Душа, узрев Христа во Свете Его любви, влечется к Нему; она не может, да и не хочет противиться сему влечению. Но Он есть Огонь пожигающий нас. Всякое приближение к Нему связывается с болезненным напряжением. Естественно падшему естеству нашему уклоняться от боли; и мы колеблемся в нашем решении следовать за Ним. Пребывать же вне Его Света тоже становится отвратительным. И так, дух мой стоял пред двумя положениями: ложно смирившись, смешаться с окружающей нас действительностью и осудить себя на растление, или принять страшный призыв Христа. Когда я избрал второе решение, тогда возродился я к жизни в Боге Живом.

Господь знает, с каким страхом написаны многие из страниц этой исповеди моей. В конце жизни моей я решаюсь сказать, что слова 33-го псалма оправдывались и на мне не раз: “Сей нищий воззвал, — и Господь услышал и спас его... Бойтесь Господа... ибо нет лишения боящимся Его”. Далеко не радостно увидеть себя “нищим”, осознать свою слепоту. До великой боли страшно услышать смертный приговор себе за то, что я такой — как я есмь. Однако в глазах моего Создателя—я блажен именно за сие познание своего ничтожества (ср. Мф. 5, 3). Сие духовное видение связано с открывшимся нам “небесным царством”. Я должен увидеть Христа “как Он есть”, чтобы сопоставить себя с Ним, и из сего сравнения ощутить свое “без-образие”. Я не могу знать самого себя, если предо мною нет Его Святого Образа. Сильным было и еще остается мое отвращение от самого себя. Но из этого ужаса родилась во мне молитва особого отчаяния, погружавшая меня в море слез. Я тогда никак не видел путей к моему исцелению; мне казалось, что мое уродство не может преложиться в подобие Его красоте.

И эта безумная молитва, потрясавшая все мое существо, привлекла ко мне сострадание Бога Вышнего, и Его Свет воссиял во мраке моего небытия. В глубоком молчании мне дано было созерцать Его благость, Его премудрость, Его святость.

Чрез ад моей безнадежности пришло небесное избавление. Внутри меня раскрывались новые силы, иное зрение, иной слух. Неописуемое благолепие становилось доступным моему восприятию. Однако, сие не было “моим”: колебания в моем бытии еще не кончились — я выпадал из надмирного сияния; я возвращался к моей нищете. И все же я достоверно узнал, что оно — Святое Царство Христа есть вечная реальность. Ее, сию реальность, должно стяжать в долгом подвиге молитвы: “Царство Небесное силою берется” (Мф. 11, 12).

Благословлять надо Бога, когда открывается нам, с одной стороны, действительная гибель, не временная только, но и вечная; с другой — неисповедимый Свет Божества. Писание говорит нам о “вечной муке”. Но в чем она? По настоящему мы еще не знаем всех различных форм мучения, возможных по исходе нашем из мира сего. Но опять то же Писание говорит: “... извержены будут во тьму внешнюю; там будет плач и скрежет зубов” (ср. Мф. 8, 12). Так и мне представляется, что “вечные муки” не в том, что во аде нас будут жарить на сковородах некие мрачные и гнусные существа, но в том, что мы окажемся недостойными войти в Святое Царство Любви Божией.

“Покайтесь, ибо приблизилось Царство Небесное” — таково начало проповеди Христа Иисуса (Мф. 4, 17). Чрез покаяние возрождается в нас сила жизни — обновляется утерянное в падении Адамовом достоинство Человека; в покаянном плаче восстанавливается наша способность, убитая грехом, воспринимать исходящий от Бога — Святой Троицы — Нетварный Свет. Но что показал мне мой собственный опыт? Вот что: десятилетия моих рыданий над моим внутренним мертвецом — не сделали меня непоколебимым в жизни по Богу: грех в той или иной форме побеждает меня. Каждое скольжение в грех глубоко опечаливает душу. Помимо сего — у нас, т.е. у меня, очень часто нет уверенности — насколько праведен я в моих действиях, или насколько я далек от истинно святой жизни. Особенно это при конфликтах с людьми. Нас преследует постоянное сознание нашей недостаточности, и мы говорим Господу: “прости меня, недостойного раба Твоего” (ср. Лк. 17, 10). Конечно, как монах я научен осуждать себя за все, — “держать ум свой во аде”. Но сие дело требует великого терпения. И только таким путем успеваем мы уменьшить число томительных для сердца и ума колебаний. Совершенная же непоколебимость — явится заключительным на вечность даром Бога, Спасителя нашего.

Единственно Христос дает нам разумение вещей земных и небесных. Вот, Он сказал: “Дерзайте, я победил мир”, по-гречески “космос” (Ин. 16, 33). Победил не как Бог, Творец всего сущего, но как человек. К тому же Он и нас зовет. Победитель космоса “человек-Христос Иисус” (1 Тим. 2, 5), стал сверхкосмическим. К победе этого рода приводит жизнь по заповедям Евангелия; и мы, люди, можем победить и стать тоже сверхкосмическими, т.е. богами, — но не иначе, как в Нем и Его силою. Нет во всем Бытии никого, кто бы раскрыл нам тайны Бытия в его беспредельности, как Господь Иисус. Нет никого, кто охватил бы в едином вечном Акте и Небо, и Землю, и Преисподнюю, как Собезначальный Отцу Единородный Сын. Если мы следуем за Ним в решимости пребыть в духе Его учения, то и нам даются мгновения, когда осиянные Светом и мы в молитве обнимаем и Землю, и Преисподнюю, и даже Небо, и целуем Вечность. “Иисус Христос вчера и сегодня и во веки тот же” (Евр. 13, 8).

Насладившись вожделенным Светом Неба, мы затем поставляемся в страшные положения: Дух Святой оставляет дом наш пустым, покинув нас. Нам уже казалось, что мы достигли Искомого, что мы созерцаем сокровенные от века тайны в недрах Божества... и вдруг, мы снова подобны обнаженным нищим. Блаженны мы, когда от тьмы неведения и смерти переносимся в чудный Свет; но когда выпадаем из Света в нашу прежнюю тьму, тогда живем ее, эту тьму, с умноженным страданием. Пройдет немало времени прежде, чем мы начнем понимать пути нашего Бога. В Своей безграничной любви к нам, Он жаждет причастить нас к Божественной Полноте, — но нам не приходится мечтать о достижении сей Полноты в пределах Земли. Здесь мы всегда как бы разорваны: тянемся всей силой к Вечности, но убеждаемся в неспособности нашего настоящего тела воспринять и нести с постоянством полноту. На какой-то час духу нашему Свет показывает беспредельность, но затем непременно удаляется. Правда, где-то в глубине нашего ипостасного бытия тускло, “как в зеркале”, отпечатлевается явленное в миг, но вечное по существу. Господь воскрес, и воскресшее тело Его приобрело свойства духа. Значит, доколе мы облачены не-преображенным телом, дотоле мы не избежим болезненных колебаний в следовании за Христом.

Человеку моего возраста нормальнее готовиться к смерти, а не писать. И кто я, чтобы говорить о том, как проходила моя жизнь в плане духа? В моем прошлом я никогда не имел подобной идеи. Больше того: я не располагался раскрывать мой внутренний процесс: я считал его следствием моего падения, которое затем предстало мне и в своей инфернальной природе. Постигшие меня внутренние конфликты многим могли бы показаться не далеким от сумасшествия явлением, но я как-то интуитивно знал, что мой случай вне компетенции банальной психиатрии. Обратиться к профессиональным врачам было бы воистину непростительной профанацией.

Дни мои в общем объеме жизни моей проходили, скорее, вне широких контактов. В силу этого я не скоро прихожу к тем или иным выводам. Теперь, однако, я не боюсь серьезно ошибиться, предполагая, что в наше время миллионы людей самых различных пластов и национальностей живут в трагическом круге противоречий, в той или иной мере аналогичных моим.

Ознакомиться с одним конкретным случаем, как мой, для некоторых из них может оказаться даже полезным.

В жизни каждого христианина духовный рост принимает специфический, свойственный только данному лицу ритм или последовательность. Но в основе всего лежит тот же самый Дух (ср. 1 Кор. 12: 4-11), следовательно, та же самая конечная цель, выраженная в заповедях Христа, из которых заключительная: “будьте совершенны, как совершен Отец ваш Небесный” (Мф. 5, 48). Отсюда случающееся на пути одного лица может совпадать с опытами других лиц той же веры, подвизающихся в разные эпохи, в различных не только внутренних, но и внешних условиях. Та же самая заповедь о совершенстве дана на все века, всем людям независимо от места, культуры, национальности и чего бы то ни было — условного, относительного. Иными словами: заповедям Бога свойственна абсолютность.

Духовная жизнь христианина носит исключительно динамический характер. Она никогда не статична: неисчислимо изобильна в своих манифестациях. С одной стороны — это является ее богатством, с другой — показателем еще не достигнутого нами совершенства: в жизни Самого Божества Святой Троицы — моменты динамический и статический сливаются в непостижимое для нас единство. И в этом “единстве” заключена истинная непоколебимость, обетованная всем, принесшим подлинное покаяние.

Бытие нашего мира приближается к моменту, когда все “мы изменимся... в мгновение ока”; когда “воспламененные небеса разрушатся и разгоревшиеся стихии растают”, когда колеблемое преложится в непоколебимое (ср. 1 Кор. 15: 51-52; 2 Пет. 3, 12; Евр. 12: 26-28; Откр. 21, 1). Человеку будет дано пребывание в Божественной непоколебимости, вечно предельно динамичной. И это есть воистину “вечный покой”.