М.М. Дунаев
Содержание http://p-blagovest.narod.ru/Reading/Reading-12/Dunaev-sod.htm
Михаил Васильевич Ломоносов
Антиох Дмитриевич Кантемир
Гаврила Романович Державин
Александр Николаевич Радищев
Андрей Тимофеевич Болотов
Василий Андреевич Жуковский
Пётр Андреевич Вяземский
Иван Иванович Козлов
Дмитрий Владимирович Веневитинов
Добавлено (06.02.2011, 19:20)
---------------------------------------------
Архиепископ Иоанн Сан-Францисский (Шаховской)
ВЕЛИКИЙ ИНКВИЗИТОР ДОСТОЕВСКОГО
http://p-blagovest.narod.ru/Reading/Reading-13/Arh_Ioann-Vel-Ink.htm
"Легенда о Великом Инквизиторе" не только философски, но и литературно-формально - труднейшая часть романа "Братья Карамазовы". Трудна она помимо своей религиозной глубины еще и тем, что в ней происходит передача содержания с трех планов: говорит Достоевский, говорит Иван Карамазов и говорит Великий Инквизитор.
"Легенда о Великом Инквизиторе" - это раскрытие в особом аспекте романа "Бесы".
В лице Инквизитора Достоевский вывел того же духа, которого показал в кошмаре Ивана Карамазова. Но если в кошмаре Ивана является "господин в потертом пиджаке", здесь показывается величественный кардинал, в котором сочетается аскетическая строгость к себе с пафосом организатора принудительного всемирного счастья. Все, что говорит Великий инквизитор, остро противоположно словам Христовым, и от этой противоположности истина Христова приобретает еще большую выразительность. Вслушаемся в "Легенду", чтобы понять Достоевского, и лучше понять самую жизнь.
"...У нас в Москве, в допетровскую старину, такие же почти драматические представления, из Ветхого Завета особенно, тоже совершались по временам; но, кроме драматических представлений, по всему миру ходило тогда много повестей и "стихов", в которых действовали по надобности святые, ангелы и вся сила небесная. У нас по монастырям занимались тоже переводами, списыванием и даже сочинением таких поэм, да еще когда - в татарщину... Ну вот и моя поэмка была бы в том же роде, если б явилась в то время, - говорит Иван. - У меня на сцене является Он; правда Он ничего не говорит в поэме, а только появляется и проходит. Пятнадцать веков уже минуло тому, как Он дал обетование прийти во Царствии Своем, пятнадцать веков, как пророк Его написал: "Се гряду скоро". "О дне же сем и часе не знает даже и Сын, токмо лишь Отец Мой Небесный", как изрек Он и Сам еще на земле. Но человечество ждет Его с прежнею верой и с прежним умилением. О, с большею даже верой, ибо пятнадцать веков уже минуло с тех пор, как прекратились залоги с небес человеку..."
Нет, не "прекратились", но лишь чистое сердце является экраном "небесных" залогов. И залоги сердца еще более убедительны, чем залоги внешних явлений.
"Правда, было тогда и много чудес. Были святые, производившие чудесные исцеления; к иным праведникам, по жизнеописаниям их сходила сама Царица Небесная. Но дьявол не дремлет, и в человечестве началось уже сомнение в правдивости этих чудес. Как раз явилась тогда на севере, в Германии, страшная новая ересь. Огромная звезда, "подобная светильнику" (то есть Церкви), "пала на источники вод, и стали они горьки". Эти ереси стали богохульно отрицать чудеса. Но тем пламеннее верят оставшиеся верными. Слезы человечества восходят к Нему по-прежнему, ждут Его, любят Его, надеются на Него, жаждут пострадать и умереть за Него, как и прежде... И вот столько веков молило человечество с верой и пламенем: "Бог Господь, явися нам", столько веков взывало к Нему, что Он, в неизмеримом сострадании Своем, возжелал снизойти к молящимся. Снисходил, посещал Он и до этого иных праведников, мучеников и святых отшельников еще на земле, как и записано в их "житиях". У нас Тютчев, глубоко веровавший в правду слов своих, возвестил, что
Удрученный ношей крестной,
Всю тебя, земля родная,
В рабском виде Царь Небесный
Исходил, благословляя.
Что непременно и было так, это я тебе скажу. И вот Он возжелал появиться хоть на мгновенье к народу - к мучающемуся, страдающему, смрадно-грешному, но младенчески любящему Его народу. Действие у меня в Испании, в Севилье, в самое страшное время Инквизиции, когда во славу Божию в стране ежедневно горели костры и
В великолепных автодафе
Сжигали злых еретиков.
О, это, конечно, было не то сошествие, в котором явится Он, по обещанию Своему, в конце времен во всей славе небесной и которое будет внезапно, "как молния, блистающая от востока до запада".
Здесь молния мысли самого Достоевского прорезывает повествование, и в дальнейшем, в самые духовно-критические минуты, мысль его взвивается среди повести и озаряет мысль Ивана и Инквизитора. Через Инквизитора иногда говорит сам Достоевский, взлетает его светлая мысль, любовь к Богу и вся глубина этой любви... Но тут же злой дух щедро расточает свои мечты и лукавства. Это не противоречит художественной правде; злой дух иногда принужден говорить правду, хоть и ненавидит ее. Особенно принужден, если стоит пред Христом . Итак, речь не о Втором Пришествии Христовом...
"Нет, Он возжелал хоть на мгновенье посетить детей Своих, и именно там, где как раз затрещали костры еретиков. По безмерному милосердию Своему Он проходит еще раз между людей в том самом образе человеческом, в котором ходил три года между людьми пятнадцать веков назад. Он снисходит на "стогны жаркие" южного города, как раз в котором всего лишь накануне в "великолепном автодафе", в присутствии короля, двора, рыцарей, кардиналов и прелестнейших придворных дам, при многочисленном населении всей Севильи, была сожжена кардиналом, Великим Инквизитором, разом чуть не целая сотня еретиков, ad majorem gloriam Dei (к вящей славе Господней (лат.)). Он появляется тихо, незаметно, и вот все - странно это - узнают Его. Это могло бы быть одним из лучших мест поэмы, то есть почему именно узнают Его. Народ непобедимою силой стремится к нему, окружает его, нарастает кругом Его, следует за Ним. Он молча проходит среди них с тихою улыбкой бесконечного сострадания. Солнце любви горит в Его сердце, лучи Света, Просвещения и Силы текут из очей Его и , изливаясь на людей, сотрясают их сердца ответною любовью. Он простирает к ним руки, благословляет их, и от прикосновения к нему, даже лишь к одеждам Его, исходит целящая сила. Вот из толпы восклицает старик, слепой с детских лет: "Господи, исцели меня, да и я Тебя узрю", и вот как бы чешуя сходит с глаз его, и слепой Его видит. Народ плачет и целует землю, по которой идет Он. Дети бросают пред Ним цветы, поют и вопиют Ему: "Осанна!" "Это Он, это Сам Он, повторяют все, - это должен быть Он, это никто как Он". Он останавливается на паперти Севильского собора в ту самую минуту, когда во храм вносят с плачем детский открытый белый гробик: в нем семилетняя девочка, единственная дочь одного знатного гражданина. Мертвый ребенок лежит весь в цветах. "Он воскресит твое дитя", - кричат из толпы плачущей матери. Вышедший навстречу гробу соборный патер смотрит в недоумении и хмурит брови".
Ложные пастыри не любят истинных чудес, чудес любви Божьей, будучи готовы создавать ложные святыни и чудеса. Достоевский проникает в сущность клерикализма.
"Но вот раздается вопль матери умершего ребенка. Она повергается к ногам Его: "Если это Ты, то воскреси дитя мое!" - восклицает она, простирая к нему руки. Процессия останавливается, гробик опускают на паперть к ногам Его. Он глядит с состраданием, и уста Его тихо и еще раз произносят: "Талифа куми" - "и восста девица". Девочка подымается в гробе, садится и смотрит, улыбаясь, удивленными раскрытыми глазками кругом. В руках ее букет белых роз, с которым она лежала в гробу. В народе смятение, крики, рыдания, и вот, в эту самую минуту вдруг проходит мимо собора по площади сам кардинал, Великий Инквизитор. Это девяностолетний почти старик, высокий и прямой, с иссохшим лицом, со впалыми глазами, но из которых еще светится, как огненная искорка, блеск".
Достоевский вывел Великого Инквизитора не как определенный социальный - или церковный - тип, но как душу "мира сего" , которая может явиться и в кардинальской мантии и в грубой одежде, может действовать в различных эпохах и обществах... Этот дух может надеть одежду кардинала так же легко, как и потертый пиджак.
За Инквизитором "в известном расстоянии следуют мрачные помощники и рабы его и "священная" стража. Он останавливается пред толпой и наблюдает издали. Он все видел, он видел, как поставили гроб у ног Его, видел, как воскресла девица, и лицо его омрачилось (выделено здесь и ниже мною. - А.И.).
(Гениальное выражение сущности клерикализма: омрачение лица от благодеяний Божьих, проходящих не чрез служителя Церкви).
"Он хмурит седые густые брови свои, и взгляд его сверкает зловещим огнем. Он простирает перст свой и велит стражам взять Его. И вот, такова его сила и до того уже приучен, покорен и трепетно послушен ему народ, что толпа немедленно раздвигается пред стражами, и те, среди гробового молчания, вдруг наступившего, налагают на Него руки и уводят Его. Толпа моментально, вся, как один человек, склоняется головами до земли пред старцем инквизитором..."
(образ стадности, послушания не истине, а отвлеченному авторитету, блюдущему порядок). Инквизитор
"...молча благословляет народ и проходит мимо. Стража приводит Пленника в тесную и мрачную сводчатую тюрьму в древнем здании святого судилища и запирает в нее. Проходит день, настает темная, горячая и "бездыханная" севильская ночь. Воздух "лавром и лимоном пахнет". Среди глубокого мрака вдруг отворяется железная дверь тюрьмы, и сам старик, Великий Инквизитор, со светильником медленно входит в тюрьму. Он один, дверь за ним тотчас же запирается. Он останавливается при входе и долго, минуту или две всматривается в лицо Его. Наконец тихо подходит, ставит светильник на стол и говорит Ему: "Это Ты? Ты? - Но, не получая ответа, быстро прибавляет: - Не отвечай, молчи. Да и что бы Ты мог сказать? Я слишком знаю, что Ты скажешь. Да Ты и права не имеешь ничего прибавлять к тому, что уже сказано Тобой прежде. Зачем же Ты пришел нам мешать? Ибо Ты пришел нам мешать и Сам это знаешь. Но знаешь ли, что будет завтра? Я не знаю, кто Ты, и знать не хочу: Ты ли это или только подобие Его , но завтра же я осужу и сожгу Тебя на костре, как злейшего из еретиков..."
Зло трепещет, страшится Истины Христовой, самой ее тени, ибо даже тень Истины имеет силу исцеления. Злу опасен не только сам Христос, но и человек, в котором Христос живет. Монолог Великого Инквизитора произносится перед каждым верующим человеком.
Ложь сгущается по мере того, как дух зла ее высказывает. Но эта ложь озаряется светом Христовым, обнаруживающим эту ложь... Как сатана в пустыне, искушавший Господа, только выявил свое зло и сам себя обличил перед миром, так и слова Великого Инквизитора (это потом понял Алеша Карамазов) являются "гимном Христу". И всякое самообнажение неправды в мире, ее самообличение, есть, в сущности, гимн Богу.
Инквизитор говорит образу Спасителя: "...и тот самый народ, который сегодня целовал Твои ноги, завтра же по одному моему мановению бросится подгребать к Твоему костру угли, знаешь Ты это?" Лукавое подобие истины . Верно, что многие так сделали бы и сейчас делают, но - не все, не "все". Инквизитор говорит неправду, что все верующие во Христа люди бросятся распинать своего Господа. Многие, может быть, но не все. Эта поправка убивает весь аргумент дьявола.
" - А Пленник тоже молчит? Глядит на него и не говорит ни слова?
- Да так и должно быть, во всех даже случаях, - опять засмеялся Иван. - Сам старик замечает Ему, что Он и права не имеет прибавлять к тому, что уже прежде сказано".
Смех Ивана - нехороший. Конечно, это неправда, что "во всех случаях" "Пленник молчит". Даже когда молчит Истина, связываемая человеческой ложью, молчание ее острее всякого слова.
"Если хочешь, так в этом и есть самая основная черта римского католичества, по моему мнению, по крайней мере: "все, дескать, передано Тобою Папе и все, стало быть, теперь у Папы, а Ты хоть и не приходи теперь вовсе, не мешай до времени, по крайней мере". В этом смысле они не только говорят, но и пишут, иезуиты, по крайней мере. Это я сам читал у их богословов. "Имеешь ли Ты право возвестить нам хоть одну из тайн того мира, из которого Ты пришел? - спрашивает Его мой старик и сам отвечает Ему за Него, - нет, не имеешь, чтобы не прибавлять к тому, что уже было прежде сказано, и чтобы не отнять у людей свободы..."
Добавлено (06.02.2011, 19:20)
---------------------------------------------
Церковное учение (как православное, так и римско-католическое) основывается на Священном Писании и Священном Предании. Священное Предание не "предание" в светском смысле, а живой опыт Церкви всех ее веков. Священное Писание понятно лишь чрез жизнь во Христе. Предание есть передание Огня Святого Духа. Если Христос может быть в каждом больном, нищем, страдающем, заключенном и голодном человеке, который просит кусок хлеба, если Господь Сам Себя отождествляет со всеми странниками, больными и заключенными людьми, то сколь более находится Он Сам - в Своих святых, благовестниках, носителях Духа Истины, учителях Церкви. Утверждать, что в течение 15-ти веков не было никакой "вести с неба", - это утверждать ложь... Инквизитор, если можно так сказать, "открывает карты духовного зла в мире". Первая карта зла есть ненависть к христианству и особенно ко Христу, Абсолюту истины воплощенной; вторая карта - его подлог, утверждение, что истина Христова "нежизненна", "нереальна", что на нее будто бы можно только, в лучшем случае, любоваться, но жить ею нельзя. Третья карта зла - гордыня, утверждение, что учение Христово - не настоящая любовь к людя м, а только он, некий иной, "мудрый дух", заботится о слабых людях и может будто бы утешить и спасти человечество от непосильной для него свободы во Христе.
На этой диалектике строились и строятся все социальные миражи человечества. Душа человека отшатывается от обнаженного зла; злу надо всегда соблазнять людей видимостью добра и подобием истины. Этот обман раскрывается Достоевским. Достоевский защищает Христову безмерную свободу любви, побеждающей зло.
"Пятнадцать веков мучились мы с этой свободой, но теперь это кончено, и кончено крепко. Ты не веришь, что кончено крепко? Ты смотришь на меня кротко и не удостаиваешь меня даже негодования? Но знай, что теперь и именно ныне эти люди уверены более, чем когда-нибудь, что свободны вполне, а между тем сами же они принесли нам свободу свою и покорно положили ее к ногам нашим. Но это сделали мы, а того ль Ты желал, такой ли свободы?"
- Я опять не понимаю, прервал Алеша, - он иронизирует, смеется?"
(Алеша, чистый сердцем, не может понять этой демонической гордыни).
" - Нимало. Он именно ставит в заслугу себе и своим, что наконец-то они побороли свободу и сделали так для того, чтобы сделать людей счастливыми. "Ибо теперь только... стало возможным помыслить в первый раз о счастии людей . Человек был устроен бунтовщиком; разве бунтовщики могут быть счастливыми? Тебя предупреждали, - говорит он Ему, - Ты не имел недостатка в предупреждениях и указаниях, но Ты не послушал предупреждений..."
Опять жало клеветы на Бога и Его мироздание... Человек создан Богом, как сын, с даром чудной свободы - быть с Богом, с Отцом, быть в духе Отца. Не по необходимости, а свободно быть с Богом, в этом суть молитвы Господней. Но бунтующий Иван говорит, что "человек создан бунтовщиком". Зло приписывается Творцу, и творение представляется жертвой Творца! Здесь предел боговосстания, доведена до конца мысль, играющая в мозгу многих людей в мире, что "они, люди, не виноваты в своем зле и человек "создан бунтовщиком", - значит не виновен, не грешен ни в чем и - вина не на нем... Такова диалектика зла; на крючке ее повис Иван. Попадается на крючок немало людей в каждом поколении земли.
И человек никогда не отпадет от Бога, если не усомнится прежде вот в этом основном вопросе: нравственной ценности и ответственности своей свободы.
Гордо говорит дух Ивана-Инквизитора:
"Ты не послушал предупреждений. Ты отверг единственный путь, которым можно было устроить людей счастливыми, но, к счастью, уходя, Ты передал дело нам".
Спаситель предупредил человечество, что в мире этом действует "князь мира сего", дух зла. И вот, этот дух пришедший, хочет нас уверить, что Господь ему передал все управление миром.
"Ты обещал, Ты утвердил Своим словом, Ты дал нам право связывать и развязывать, и уж, конечно, не можешь и думать отнять у нас это право теперь. Зачем же Ты пришел нам мешать?"
Демонически извращено Христово слово, сказанное апостолам, что они имеют право "вязать" и "разрешать". Разве своей, человеческой силой они это могут делать? Нет - только Духом Святым . "Примите Духа Святого..." (Иоанн ХХ, 22)... Иван, отделяя человечество от Бога хочет убедить, что Сам Бог оставил человечеству свободу "отделенности от Бога". Но Господь оставил людям свободу соединения с Ним, а не отделения от Него! Отделение от Духа Божия (которое в нашей воле) есть величайшее рабство человека и смерть. И в это рабство и в смерть впадают избирающие вместо Христа - его противника.
Если человек сам по себе имеет власть нравственно все "вязать" и "разрешать" (как хотел Ницше), тогда, конечно. Творец ему будет "мешать" ("зачем Ты пришел нам мешать" и т. д.)
" - А что значит: не имел недостатка в предупреждении и указании? - спросил Алеша.
- А в этом-то и состоит главное, что старику надо высказать.
"Страшный и умный дух, дух самоуничижения и небытия, - продолжает старик, - великий дух говорил с Тобой в пустыне..."
Здесь опять ложь Инквизитора: "страшный и умный дух". Не умный и не страшный, а дух самоуничтожения и небытия. Это - пустой и низкий дух. "Байронизировать" его нет никаких оснований. Достоевский хочет, чтобы люди поняли: нет середины между Христом и духом зла . Если человек не принял как истину и величайшую силу жизни Слово Евангельское, он подчинится той призрачной правде, входящей во многие человеческие учения, которую представляет собой и социальная теория Великого Инквизитора, столь напоминающая известный нам бесчеловечный тоталитаризм. Глубина лжи открывается в мысли, что можно дать человечеству счастье, только "исправив" Евангелие, приспособив истину к слабости человеческой.
"Мы исправили подвиг Твой, - заявляет Инквизитор, - и основали его на чуде, тайне и авторитете (выделено автором - А.И.). И люди обрадовались, что их вновь повели как стадо и что с сердец их снят, наконец, столь страшный дар, принесший им столько муки".
Но ложь действует в мире не через "чудо, тайну и авторитет", а через чудесность, таинственность и авторитетность. Это нечто иное. Понятие чуда, тайны и авторитета извращаются Инквизитором. Все извращается духом зла. Человеческая душа жаждет чудесного, но как понимать эту жажду? Она бывает и подлинной жаждой высшего мира, но может быть и исканием только внешних феноменов чудесности , "знамений с неба". Господь хочет, чтобы человек истину Его познавал внутренне, очищаемым сердцем, а не внешними явлениями принужденный покорялся истине . Чудо не во внешнем знамении, факте, а во внутреннем познании Истины. Чуда Господь не отверг, но сделал чудом всю жизнь ... А Инквизитор говорит , что только он даст миру "чудо". Он может дать только ложную чудесность.
То же самое и с тайной. Достоевский верно говорит, что, кроме исканий чудесности, ложно-религиозное стремление преклоняется и перед внешней "таинственностью", плотской "эзотеричностью", не зная Божьей тайны. Господь оставил на земле Свою Тайну в жизни и в Церкви. Но она открывается не всем, а лишь чистым сердцам. Только они могут Бога узреть - не в существе Его (что невозможно и ангелам), но в Его тайнах. Таинства Церкви и есть одно из выражений Тайны жизни человеческой в Боге. Извращая стремление души к таинству настоящей жизни, зло дает вместо тайны "таинственность", которая и проявляется в ложном эзотеризме современных язычествующих учений, влекущих своей внешней таинственностью. Эзотеризм христианский отличен от неверного эзотеризма , укореняясь в откровении Благодати чистому сердцу.
То же можно сказать и об авторитете. Авторитет (сам по себе) явление положительное. Авторитетом святости, истины окружено Священное писание и Предание Церкви. Есть авторитет Истины, правды последней, входящей в мир. Но та "авторитетность", которую хочет ввести Веикий Инквизитор, укоренена лишь в слабостях людей и в их неведении.
Достоевский выразил, несомненно, ту мысль, что самими христианами может быть извращено понимание чуда, тайны и авторитета. Авторитет какого-нибудь проповедника может, например, высоко стоять пред людьми только вследствии того, что он "окончил три университета" или изучил десять языков. Является ли все это признаком христианского авторитета? Нет! Или, предположим, люди верят кому-либо только вследствии его высокого чина, положения или красноречия... Все это еще не соответствует религиозному авторитету истины. Подлинный авторитет один: Дух, Истина и Жизнь Христовы, дух Христовой Церкви.
"Знаешь ли Ты, что пройдут века, и человечество провозгласит устами своей премудрости и науки, что преступления нет , а стало быть, нет и греха, а есть лишь только голодные... На месте храма Твоего воздвигнется новое здание, воздвигнется вновь страшная Вавилонская башня, и хотя и эта не достроится, как и прежняя, но все же Ты бы мог избежать этой новой башни и на тысячу лет сократить страдания людей..."
Здесь опять блещет "молния" Достоевского: " И хотя и эта не достроится, как и прежняя , но все же Ты бы мог избежать..."Инквизитор - строитель духовного Вавилона; и он же свидетельствует истину, что эта башня "не достроится", т.е. обречена на неудачу. (Так бывает, что сами бесы не могут скрыть истины, когда стоят пред Христом).
Инквизитор говорит и далее неправду, что христианство - религия "для избранных", для "нескольких", а многие слабые, которые не понимают истины, должны быть якобы только "материалом" для высоких подвижников духа. На самом деле ведомые Духом Христовым , т. е. лучшие христиане, сами являются "материалом" для многих "малых сил ". Это нечто обратное всей схеме Инквизитора. Небесная Церковь, благовестники и подвижники духа, есть именно Богом данный "материал", которым духовно питается, возвышается и делается ближе к Богу все человечество.
Добавлено (06.02.2011, 19:20)
---------------------------------------------
"Нет, нам дороги и слабые", - демагогически говорит Инквизитор; он считает, что люди слабые "порочны и бунтовщики, но под конец станут послушными. Они будут дивиться на нас и будут считать нас за богов за то, что мы, став во главе их, согласились выносить свободу, которой они испугались, и над ними господствовать , так ужасно им станет под конец быть свободными!" Таково явное прозрение Достоевским тоталитарного учения. Мы - современники этих "непогрешимых" коллективов и личностей, отбирающих свободу от людей, якобы для их пользы. Инквизиторы не знают, в чем настоящая свобода людей; они слепцы и пешки зла, но думают, что созданы для властвования над массами.
Легенда о Великом Инквизиторе - художественно завершенный образ искусства лжи. Достоевский собрал в фокус все возражения против Бога и дела Христова в мире и выявил это в Легенде.
Один из центральных пунктов диалектик и зла состоит в том, что оно может быть более милостивым к людям, чем Сам Творец . Все современные мировые социальные соблазны основаны на той демагогии, якобы любви к человечеству, на желании защитить человечество от Христа" ( от "слишком высокого" идеала). "Слишком многого от человечества потребовал" - таков упрек зла Христу. "Уважая его менее, менее бы от него и потребовал, а это было бы ближе к любви, ибо легче была бы ноша его". Такова демагогия Инквизитора.
"Чем виновата слабая душа, - говорит Инквизитор, - что не в силах вместить столь страшных даров?" ...Но именно слабая, осознавшая себя слабой , душа только и способна вместить Божьи дары. Великость Божьих даров именно в том, что они входят силой своей именно в слабую, нищую (не мнящую себя сильной) душу. Благодать ищет не героев, не титанов и прометеев, а "нищих духом", доверчиво-детских сердцем... Этого понять Инквизитор не может, не хочет; его мысль занята всецело земным .
Говоря об инквизиторской заботе о слабых, Достоевский, несомненно, имеет в виду, может быть, и систему индульгенций, которая была в Средние века в Римской Церкви, да и сейчас еще не совсем ушла из римской церковно-юридической психологии и практики. Здесь опять вопрос нравственной педагогики. Что легче человеку , когда ему "облегчают быть слабым" (давая что-то внешнее для спасения), или затрудняют его быть слабым, влекут к высшему, совершенному, держат перед ним все время яркий Свет, Христов, указывая на последнюю заповедь: "будьте совершенны, как Отец ваш Небесный совершенный есть"... Евангелие держит пред человеком высший Свет , побуждая следовать Свету до конца . Здесь "трудность" Евангелия для многих, желающих его разбавить, заменить. Видя перед собою полноту Божественной истины, чистоты, любви, совершенство разума, воли и чувства, человеческая душа и призвана осознать (в этом педагогика Евангелия) свое ничтожество без Бога, без Его Духа. Душе надо перестать быть самодовольной, сделаться "нищей духом"; став нравственно нищей пред Богом, она получает благодать Божьей силы и усыновляется, идет влекомая, подъятая Божьей силой... Тут основа подлинного, религиозного содержания жизни и совершенствования. Не ослаблением, не затушевыванием заповедей Божьих облегчается нравственное спасение человека, а, наоборот, выявлением высоты Божьего совершенства в мире.
Конечно, бывает, что человек, будучи самолюбивым и горделивым, увидев бесконечный нравственный свет перед собой и чувствуя, что не может своими силами стать святым, отказывается от Евангелия, считает его "нереальным", "неисполнимым" и т. д... Но понявшие, что "сила Божия в немощи совершается", не пугаются последней истины, они считают настоящей реальностью только этот последний свет.
"То, что имею сказать Тебе, все Тебе уже известно, я читаю это в глазах Твоих. И я ли скрою от Тебя тайну нашу?.."
Зло трепещет пред взором Христа. И вслед за этим маска зла сама собою срывается пред молчащим Христом.
Буквально так произошло в мире.
Инквизитор, строящий тоталитарное государство, продолжает:
"Может быть, Ты именно хочешь услышать ее из уст моих, слушай же: мы не с Тобой, а с н и м, вот наша тайна! Мы давно уже не с Тобой, а с н и м, уже восемь веков. Ровно восемь веков назад, как мы взяли от него то, что Ты с негодованием отверг, тот последний дар, который он предлагал Тебе, показав Тебе все царства земные: мы взяли от него Рим и меч Кесаря и объявили лишь себя царями земными, царями едиными, хотя и доныне не успели еще привести наше дело к полному окончанию. Но кто виноват? О, дело это до сих пор лишь в начале, но оно началось. Долго еще ждать завершения его, и еще много выстрадает земля, но мы достигнем и будем кесарями и тогда уже помыслим о всемирном счастии людей. А между тем, Ты бы мог еще и тогда взять меч кесаря. Зачем Ты отверг этот последний дар? Приняв этот третий совет могучего духа, ты восполнил бы все, чего ищет человек на земле, то есть: пред кем преклониться, кому вручить совесть и каким образом соединиться, наконец, всем в бесспорный общий и согласный муравейник, ибо потребность всемирного соединения есть третье и последнее мучение людей. Всегда человечество в целом своем стремилось устроиться непременно всемирно. Много было великих народов с великой историей, но чем выше были эти народы, тем были и несчастнее, ибо сильнее других сознавали потребность всемирности соединения людей. Великие завоеватели, Тимуры и Чингисханы, пролетели как вихрь по земле, стремясь завоевать вселенную, но и те, хотя и бессознательно, выразили ту же самую великую потребность человечества ко всемирному и всеобщему единению. Приняв мир и порфиру кесаря, основал бы всемирное царство и дал всемирный покой. Ибо кому же владеть людьми, как не тем, которые владеют их совестью и в чьих руках хлебы их. Мы и взяли меч кесаря, а взяв его, конечно, отвергли Тебя и пошли за н и м. О, пройдут еще века бесчинства свободного ума, их науки и антропофагии, потому что, начав возводить свою Вавилонскую башню без нас, они кончают антропофагией" (выделено автором. - А.И.)
"Но тогда-то и приползет к нам зверь... И мы сядем на зверя и воздвигнем чашу, и на ней будет написано: "Тайна"! Но тогда и лишь тогда настанет для людей царство покоя и счастия. Ты гордишься своими избранниками, но у Тебя лишь избранники, а мы успокоим всех".
Неложно сказал лишь Спаситель:"Приидите ко Мне все труждающиеся и обремененные, и Я успокою вас"...
"...мы убедим их, что они тогда только и станут свободными, когда откажутся от свободы своей для нас и нам покорятся. И что же, правы мы будем или солжем? Они сами убедятся, что правы, ибо вспомня, до каких ужасов рабства и смятения доводила их свобода Твоя. Свобода, свободный ум и наука заведут их в такие дебри и поставят перед такими чудесами и неразрешимыми тайнами, что одни из них, непокорные и свирепые, истребят себя самих, другие непокорные, но малосильные, истребят друг друга, а третьи, оставшиеся, слабосильные и несчастные, приползут к ногам нашим и возопиют к нам: "Да, вы были правы, вы одни владели тайной Его, и мы возвращаемся к вам, спасите нас от себя самих". Получая от нас хлебы, их же руками добытые, берем у них, чтобы им же раздать , безо всякого чуда, увидят, что не обратили мы камней в хлебы, но воистину более, чем самому хлебу, рады они будут тому, что получают его из рук наших!.. Слишком, слишком оценят они, что значит раз навсегда подчиниться!"
Инквизитор хочет сделать всех людей "младенцами", не догадывающимися о своем грехе . Себя он провозглашает "искупителем" - в отрицании. Мы, знающие, "берем на себя грехи людей"; мы не говорим им, что грех есть преступление, и этим облегчаем жизнь людей . Таков предел чаяний антихристианства и смысл "искупления" лжи. Оно есть приобщение души к последней гибели.
Что вдохновило Достоевского на создание повести? Сама жизнь, которую он увидел в ее корнях. И он пожелал выявить в мире зло так, чтобы виднее стала дорога к Богу . В 17-й главе Апокалипсиса - ключ к Легенде о Великом Инквизиторе. Эта глава о соблазне вавилонской блудницы, участвующей в развращении мира; она царствует и грешит со всеми царями земными, закрывая от людей небо, устремляя человеческие глаза исключительно к земле, погружая их в похоть физическую и духовную. Но будет Суд над представителями вавилонического учения, которые пытаются хозяйничать в истории без Бога и Сына Божьего. "И пришел один из семи Ангелов, имеющих семь чаш, и, говоря со мною, сказал мне: подойди, я покажу тебе суд над великою блудницею, сидящею на водах многих; с нею блудодействовали цари земные, и вином ее блудодеяния упивались живущие на земле" (откр. XVII, 1-2).
Самое глубокое преступление против любви происходит не в области плоти, а духа . Люди призваны отдавать свое бессмертное сердце Богу. Но, впадая в духовное прелюбодеяние , они отдают сердце одним земным ценностям, материальным задачам и интересам. Правители народов так и "прелюбодействуют", заражая свои страны гордыней автономности от нравственных законов, независимости от Творца .
"И я увидел жену, сидящую на звере багряном, преисполненном именами богохульными, с семью головами и десятью рогами", - говорит Иоанн Богослов (Откр. ХVII, 3). "Семь голов" - это семь смертных грехов, а "десять рогов" есть указание на то, что апокалиптический зверь борется против 10 заповедей Божьих и бодает их...
"Зверь, которого ты видел, - говорится в Откровении Иоанна, - был, и нет его, и выйдет из бездны, и пойдет в погибель; и удивятся те из живущих на земле, имена которых не вписаны в книгу жизни от начала мира, видя, что зверь был, и нет его, и явится" (Откр. ХVII, 8).
Те, которые "удивляются", должны перестать удивляться временной силе беззакония, приняв слова Христовы , что Он будет последним победителем всего.
Великий Инквизитор, адвокат "Вавилона", противления Творцу. "Вавилонический" в истории дух все по-разному пытается захватить человечество. Только Именем Христовым , Богочеловеческим, можно защититься от зла. Только наученный Христом, человек способен заметить свою ложь и ложь окружающей жизни и пронизать ложь тем острым духовным взглядом, который, как это почувствовал Инквизитор, лежал на нем, когда он говорил перед Христом.
Мы знаем окончание поэмы. Молчавший Христос целует Инквизитора. Инквизитор отпускает Пленника... Некоторые полагают, что в этом финале Великий Инквизитор, тронутый всепрощающей Любовью Спасителя, совершает акт великодушия, открывая двери темницы... Но Инквизитор говорит слова, мучительные для Христа более голгофских гвоздей. Инквизитор говорит Сыну Божьему: "Ступай, ступай, и не приходи более... не приходи вовсе... никогда, никогда!"
В поцелуе "Легенды" есть правда, и есть и ложь. В нем Достоевский и в нем Иван Карамазов. Правда этого поцелуя в том, что Господь любит всякую свою тварь. Он любит и ту, которая Его не любит и не хочет любить. Христос пришел грешников спасти. И человечество более всего нуждается для своего спасения именно в такой высшей, Христовой, любви. Больной ребенок нуждается в наибольшей материнской любви. Поцелуй Христов и есть призыв к этой любви, последний призыв пилатов и фарисеев к покаянию. В этом идея Достоевского.
Но поцелуй этот есть и мысль Ивана Карамазова, его последняя, искусительная неправда слияния истины и лжи.
